«Боже, спаси меня от наркотиков», – подумала она, содрогнувшись скорее от презрения к этим созданиям, чем из жалости. Она мысленно благодарила свою счастливую звезду за то, что единственным безумием, неодолимой страстью в ее жизни была работа, поглощавшая целиком.

Она взглянула на часы. К ее удивлению, прошло всего два часа, а она чувствовала себя так, словно пробыла здесь год. К тому же ей осточертело слушать обрывки чужих разговоров. Хэл оказался прав: за каждым словом и улыбкой пряталось холодное любопытство и алчность хищника.

Энни не испытывала никакой симпатии к людям, которых встретила здесь, она явственно ощущала, что все они были готовы столкнуть друг друга в пропасть. Таковы были творения девяностопятипроцентной безработицы в индустрии, способной, тем не менее, награждать избранных славой и огромным богатством.

Можно было только испытывать восхищение ученого перед способностью этих экземпляров выживать в столь бесплодной почве. Эти особи – загорелые, праздные, озлобленные стервятники готовы были разорвать друг друга, чтобы удержаться на своей территории. Это настоящая борьба за выживание, в которой люди жертвовали своими лучшими качествами, хотя сердца их зачастую были разбиты или покрыты шрамами – следствиями стычек, поединков, борьбы…

И больше всего Энни поразили бесконечная грусть и напрасное мужество, с которым они бродили по комнатам Гарри Голда, изображая из себя очень занятых людей.

Приятным исключением оказалась Норма Крейн, красивая женщина лет под семьдесят, с которой Хэл познакомил Энни в тихом солярии. Ее славное лицо, на котором время и солнце оставили следы, казалось таким знакомым, что Энни тактично выразила свой восторг при встрече с Нормой еще до того, как Хэл успел сказать, какой великой актрисой была мисс Крейн во времена немого кино.

– Норма Крейн, – объявил он, – была и остается самой знатной дамой в этом благословенном городе.

Не смахивая выступивших на глазах слез, он нагнулся, чтобы обнять пожилую женщину, но через секунду глаза его снова были сухими, влага, словно по волшебству, испарилась, и Хэл куда-то упорхнул.

– Познакомьтесь поближе, мои дорогие, – успел сказать он. К удивлению и облегчению Энни Норма оказалась глотком свежего воздуха в этой невыносимой духоте.

– Я здесь играю роль украшения вечера – сказала Норма, сделав глоток из стакана. – Гарри любит приглашать давно забытых звезд на такие вечеринки. Это дает возможность нам, старикам, хоть ненадолго почувствовать себя в центре внимания.

Энни очень хотелось расспросить Норму о ее прошлом, но живое остроумие пожилой дамы было направлено на настоящее.

– Оглянитесь, Энни. Все, что вы видите здесь, – просто кладбище, полное трупов вроде меня, обеими ногами стоящих в гробу, и призраков, бродящих в ночи. Все мы пережили себя и теперь восхваляем мир, переставший существовать двадцать лет назад.

– Значит, в ваших бедах виновато телевидение? – спросила Энни.

– Верно, – кивнула Норма. – Конечно, говорят о том, что вкусы зрителей после войны изменились, о засилье плохих фильмов, о дурной репутации, которую приобрел Голливуд из-за черных списков. Но простая истина заключается в том, что люди предпочитают оставаться дома и смотреть телевизор вместо того, чтобы ехать куда-то, платить деньги, чтобы посмотреть новый фильм. Конечно, телевизор совсем не так интересно смотреть, как хороший фильм, а беспрерывная реклама так раздражает! Но свое дело оно сделало – убило кино, а вместе с ним и Голливуд. Старый Голливуд. Студии.