|
Я все это чувствовал. Я говорил себе: «Тут что-то неладно» и добавлял: «Они что-то замышляют против меня». И в том и в другом предположении я оказался прав. Поздно вечером мне было приказано явиться в келью настоятеля — я сказал, что сейчас приду. Через две минуты приказ этот был отменен; мне было велено оставаться у себя в келье и ожидать прихода настоятеля — я ответил, что подчиняюсь и этому приказу. Однако происшедшая вдруг перемена вселила в меня какой-то смутный страх; сколько мне ни приходилось испытывать в жизни превратностей судьбы и тяжелых потрясений, у меня ни разу еще не было такого ужасного чувства. Я ходил из угла в угол и повторял: «Господи, спаси меня и сохрани! Господи, дай мне силы все это вынести!». Потом я перестал просить у бога защиты, ибо не был уверен, что дело, в которое меня вовлекли, заслуживает его покровительства.
Я окончательно растерялся, когда в келыо внезапно вошел настоятель и с ним те самые четыре монаха, с которыми он приходил ко мне за день до исповеди. При их появлении я встал, и никто не пригласил меня снова сесть. Настоятель был взбешен; сверкнув глазами, он швырнул на стол пачку бумаг. — Это ты писал? — спросил он. На мгновение я испуганно взглянул на бумаги — то была копия, снятая с моих записей , отосланных брату. У меня все же хватило духа сказать: «Это не мой почерк». — Ты хочешь увильнуть, негодяй. Это копия, снятая с того, что писал ты. Я молчал. — А вот доказательство, — добавил он, бросая на стол другую бумагу. Это была копия прошения адвоката, адресованная мне, которую по положению, утвержденному верховным судом, они не имели права от меня скрыть. Я сгорал от нетерпения прочесть ее, но не решался даже взглянуть на нее издали. Настоятель перелистывал страницу за страницей. — Читай, негодяй, читай! — сказал он, — хорошенько вглядись в то, что здесь написано, вдумайся в каждую строчку. Весь дрожа, я подошел к столу. Я бросил взгляд на записку адвоката, — в первых же строках я прочел слово «надежда». Я снова приободрился. — Отец мой, — сказал я, — я признаю, что это копия моих записей. Прошу вас, покажите мне ответ адвоката, вы не можете отказать мне в моем праве. — Читай, — сказал настоятель и швырнул мне бумагу. Вы, разумеется, поймете, сэр, что при подобных обстоятельствах я не мог как следует разобраться в том, что увидел, и даже когда незаметно для меня он сделал знак монахам и они, все четверо, покинули келью, мне все равно не удалось вглядеться в написанное более пристально. Мы остались вдвоем с настоятелем. Он расхаживал взад и вперед по келье, тогда как я делал вид, что вчитываюсь в записку адвоката. Вдруг он остановился и с силой ударил рукой по столу — листы бумаги, над которыми я дрожал, разлетелись в стороны от этого удара. Я вскочил со стула. — Негодяй, — вскричал настоятель, — когда это было с самого дня основания нашей обители, чтобы кто-нибудь позорил ее так своей писаниной! Скажи на милость, когда это было, до тех пор пока ты не осквернил ее своим нечестивым присутствием, чтобы в дела наши столь оскорбительно для нас вмешивались светские адвокаты? Как это ты посмел?.. — Посмел что, мой отец? — Отрекаться от принесенного обета и подвергать нас позору светского суда и всего учиненного им разбирательства? — Я был доведен до этого бедственным положением, в котором я находился. — Бедственным положением! Так-то ты отзываешься о монастырской жизни, единственной, которая может принести смертному успокоение в этом мире и обеспечить ему спасение души. Слова эти, произнесенные человеком в припадке неистовой ярости, сами себя опровергали. |
