Женщина мало того что брела, по сочувственному предположению Федора, наобум, так вдобавок у нее отскочил каблук. Она споткнулась, нелепо засеменила, нагнулась, сняла туфлю, разглядывая ее, не удержалась, брякнулась на траву. В беседке оценили комизм ситуации. Оттуда раздалось оглушительное улюлюканье, визг, и внезапно сквозь шум выкристаллизовалась немыслимая похабщина. Федору показалось, что он узнал голос товарища и друга, гулкий голос, как бубен. Он подбежал к прохожей, беспомощно озирающейся. Чудовищные выкрики из кустов, сдобренные смехом и свистом, напугали ее. Она оступилась босой ногой в слякоть газона, а туфлю прижимала к груди, как последнюю драгоценность.

— Я вам помогу? — нерешительно предложил Федор. Женщина шарахнулась от него, как от насильника. Он увидел серое, тусклое лицо и глаза, полные мольбы.

— Да вы не бойтесь. Это мальчишки бесятся. Давайте я посмотрю, что тут у вас стряслось!

Она отдала ему туфлю безропотно. Каблук покосился, и гвоздики насмешливо щерились из подошвы. Федор пару раз пришлепнул ладонью, и каблук вернулся на место.

— До дома доберетесь, — улыбнулся он женщине. — Но вообще-то в мастерскую надо.

Женщина влезла в туфлю, опираясь на подставленную им руку. В беседке притихли. Зрелище было необычное, и его трудно было сразу переварить.

— Спасибо! — Женщина оглядела его внимательно. — Напрасно вы думаете, что я испугалась. Просто, понимаете, хамство так действует, как кипятком ошпарят из-за угла… А ведь совсем еще дети.

— Бывает, — ответил Федор. Он пошел в беседку. Там компания затаилась в смутном предчувствии. Про Федора были слухи, что он уж две недели как чокнулся, а теперь, видать, вовсе офонарел.

— Ну что, ребятки, потешились? — спросил Федор, входя в круг. — Пуганули мамашу?

Он старался зацепить хоть чей-нибудь взгляд, но пацаны блудливо отводили глаза. Один Петюня глядел открыто и дружелюбно.

— А что, забавно бабка шейк сбацала, — сказал Петюня. — В кино не надо ходить.

Федор наотмашь, с упора врезал по скуле весельчака. Петюня от удивления замешкался. Федор поэтому успел еще разок махнуть, целя противнику в челюсть. Но тут Петюня опомнился, гибко отклонился и с хряканьем ударил. Перед Фединым взором мгновенно поднялись зеленобагровые столбы, и он покатился в угол беседки. Выпрыгнул оттуда, выбросив вперед ногу. Он был далеко не новичок в уличных потасовках и плевать хотел на разницу в весе. Они колошматили друг друга от души еще минут пять. Наконец Федор утих в том самом углу, куда отлетел после первого удара. Ему тут покойно было лежать, подогнув ноги к животу, в полузабытьи. Ребята, один за другим, потихоньку, точно боясь его потревожить, покинули беседку. Петюня остался ждать, пока он очухается, чтобы проводить домой.

Несколько дней Федор не ходил в аптеку и понял, что, хотя и останется навеки несчастным, сможет себя переломить и больше унижаться перед девушкой не будет.

— Тебе, Федя, все же в самый раз к доктору сходить бы, — советовал Петюня. — В тебе на фоне любви могут произойти необратимые изменения. Я смотрел по телику передачу, там показывали одного шизика, вроде тебя. Он сначала нормальным считался и жил, как все, скромно и незаметно. Вкалывал там где-то, детишкам гостинцы носил. А однажды вечером вышел на балкон вроде покурить и сиганул с шестого этажа.