Анюта опять, как раньше на скамейке, поглядела на него с испуганным прищуром. Он с рассеянным видом оглянулся на автобусную остановку.

— Хорошо, позвони завтра утром, я тогда буду точно знать.

На прощанье Федор пожал ей руку.

Он почти бежал по городу, пугая прохожих блаженной улыбкой.

Испытываемое им ощущение полноты и непостижимости бытия раскачивало его из стороны в сторону, как лодку на вспененных ветром волнах. И жутковато было сознавать, что у реки, по которой он пустился в плаванье, не один, не два, а, наверное, множество далеких цветущих берегов.

1978

Поздно или рано

В конце апреля умер веселый Гриша Худяков, тридцатилетний учитель.

Жена Клава мертвого мужа схоронила, а сама осталась жить дальше. Валерик смерти отца полностью не осмыслил и решил, что папа куда-то уехал, скорее всего лечиться в больницу.

Много вечеров и дней Клава провела дома, часами глядела в зеркало на свое узкое, худое лицо и видела далеко в своих глазах удивительные слезы.

Ей было двадцать шесть лет. Измученная болезнью мужа, она робко отдыхала. Окончательно освобожденный Валерик приходил домой запоздно, пил чай и молча ложился в постель.

— Почитать тебе? — спрашивала Клава.

— Да, мама.

Она читала ему первый попавшийся журнал, он быстро засыпал, скривив губы, согнув ноги к животу. В спящем лице его плавали суровые взрослые сны. "Ох, — думала Клава, — боже мой! Что же это, боже мой? Как это?"

Она бесшумно раздевалась, вползала под одеяло к сыну и лежала в темноте с открытыми глазами.

В городе у нее не было родных. Она, девчонка, приехала с Севера за красивой вольной жизнью. Давным-давно. Где-то около тайги остался буйный пьяный отец и его расторопная сожительница. Матери Клава не видела и даже толком не сумела узнать, где и кто ее настоящая мать.

Она зарабатывала сто пятьдесят рублей на пыльном цементном заводе, нигде не училась, ничего не ожидала, ни о чем не сожалела.

Она думала, что всю жизнь проживет за мужем, но теперь все переменилось, и она не предугадывала продолжения своей судьбы.

В субботу вечером, когда Валерик уснул, Клава накрасилась, нацепила серьги и отправилась в единственный в городе ресторан "Кристалл". Она не говорила больному мужу, но ей давно хотелось побывать там, выпить вина и увидеть что-то прекрасное, вольное и чарующее, доступное вольным людям, то, собственно, что и есть удача и счастье.

И вот она наконец получила возможность вернуться в сверкающий, звучащий мир, откуда ее так намертво вырвали в свое время замужество, ребенок.

Ресторан "Кристалл" по субботнему делу переполненно копошился и вываливал в весенний воздух прогорклый дым.

Клава еле прокралась на свободное место у самого оркестрового помоста, спросила разрешения и подсела за столик к двум мужчинам. Те суетно обрадовались, увидев худую, яркую, странно выглядевшую женщину, и тут же предложили ей водки. Они были не пьяны и вежливы, с удивлением разглядывали Клаву.

— Выпейте скорее! — сказал один, длинношеий, с тупым утиным носом. "По носу ему будто лошадь лягнула", — с огорчением подумала Клава. Пораженные нервы ее туго звенели, как струны.

— Спасибо, спасибо…

— За спасибо… — смачно хотел пошутить утиный нос, но друг остановил его.

— Не надо, — сказал он. — Девушке не до шуток.

Клава успокоенно ответила взглядом на добрый взгляд, протянула руку и приветливо спросила:

— А за что мы выпьем? ("Как там Валерик?" — вспомнила она.)

— Выпьем за любовь! — все-таки успел нагло подшутить утиный нос, но тот, второй, опять перехватил удар.