Зачем он вообще об этом размышлял? Случайная встреча. Несколько уроков. А потом Дункан продолжит свой путь.

Почему тогда незнакомка завладела его снами прошлой ночью и заставила с нетерпением ожидать рассвета?

Взгляд маркиза Уортингтона встретился со взглядом стоящей рядом с ним девушки, и волнение внутри него усилилось. Сердце Дункана попало в ловушку, и это ошеломило молодого человека.

Эти глаза были так чисты, так полны жизнерадостным остроумием. Они были такими изучающими.

Он снова попытался избавиться ото всех этих наблюдений.

— С чего мы начнём?

— Может, с улыбки? — предложила его собеседница, и сама слегка улыбнулась. От этого, как Дункан и предполагал, её лицо словно осветилось. Улыбка незнакомки также оживила что-то и у него внутри.

— Вы должны научиться, как улыбаться без усилий, — добавила она, внимательно рассматривая Дункана. — Никто не захочет слушать сурового менестреля.

— Неужели?

— Нет. Они хотят почувствовать себя счастливыми. А теперь попробуйте, — скомандовала незнакомка.

Она выглядела такой серьёзной, такой увлечённой своим уроком. Дункан почувствовал тот момент, когда уголок его рта начал приподниматься вверх. Сколько же времени прошло с тех пор, как он улыбался в последний раз? За это время множество битв и смертей ожесточили сердце маркиза Уортингтона, словно сковав его стальным обручем.

— Так уже лучше, — заявила незнакомка, — но, может быть, немного шире.

В её глазах отразились искорки озорства, и сердце солдата совершило неожиданный скачок.

Собеседница Дункана взяла в руки лютню, которая висела у неё за спиной.

— Вступайте вслед за мной, — сказала она.

Незнакомка начала наигрывать грустную мелодию, и Дункан взял свой инструмент в руки и попытался следовать движениям её пальцев. Несмотря на качество лютни, звук, который извлекли его пальцы, не обладал светом и магией звуков, которые рождал инструмент его наставницы.

— Нежнее, — попросила девушка. — Просто слегка касайтесь струн. Не нужно их атаковать.

Спустя несколько минут пальцы Дункана стали двигаться так же легко, как и у его наставницы. Она перестала играть и слушала его, склонив голову так, что показалась ему чересчур притягательной. Её губы сложились в насмешливую улыбку.

— Где Вы научились играть?

— У друга. Он валлиец.

— Он когда-нибудь улыбался?

— Всё время.

— Разве Вы не могли научиться у него и этому?

— Не думал, что я был таким… неумелым.

Собеседница Дункана запрокинула голову и рассмеялась. Безо всякой насмешки. Просто добродушное веселье. И она приглашала своего ученика разделить это веселье с ней.

— Не могу поверить, что Вы часто ощущаете себя… неумелым.

Дункан нахмурился. К сожалению, он был именно таким слишком много раз. Заносчивым и уверенным, что всегда прав. Дункан подвергал своих гвардейцев опасности больше раз, чем хотел об этом вспоминать. Ему необходимо было научиться осторожности.

Его наставница наклонила лицо к лютне.

— Эта песня написана Бернардом де Вентадорном, протеже Элеоноры Аквитанской, - сказала она.

Слова окутывали Дункана.

— Когда я слышу в лесу песню птиц, приносящую нежность в моё сердце…

Месяц назад он рассмеялся бы над такой сентиментальностью. Теперь же Дункан слышал пение птиц в своём сердце, так же как и в ветвях деревьев.