Приятель, соперничавший в борьбе за власть, становился злейшим врагом; оказавшемуся в беде другу не принято было подавать руку помощи; привязанности менялись с такой же легкостью, с какой изменялась порождаемая интригами обстановка при дворе; устойчивой оказывалась лишь грань, отделявшая вельмож от остальной массы дворянства и особенно от низов феодального общества – в обстановке обострения социальных противоречий и общей для вельмож опасности внутренние раздоры отодвигались на второй план.

Создается впечатление, что люди эти были лишены обычных человеческих чувств, что всеми их поступками руководили карьерные соображения, бравшие верх над привязанностями, верностью дружбе, готовностью поступиться чем-либо ради ближнего.

В СЕМЬЕ

Семья – особый мирок, где светлейший находил и покой, и утешение, и заботливый уход, и, наконец, отдохновение от трудов. Смело можно сказать, что Данилычу крупно повезло – в лице девицы Дарьи Михайловны Арсеньевой он обрел преданную супругу, отдававшую ему со щедростью все тепло своей души. Ласковая и заботливая, она смягчала крутой нрав супруга. И сам он, чувствуя безопасность, расслаблялся, мог быть самим собой. Лишь недавно обнаружен портрет Дарьи Михайловны. Единственное изображение не позволяет судить о сходстве натуры с портретом – неизвестно, что шло от оригинала и что привнесено художником в угоду заказчице. Так или иначе, но перед нами женщина с мягкими чертами лица, чувственными губами и открытым взглядом, в котором светится доброта.

Непременным членом семьи, помимо двух взрослых дочерей и сына, была свояченица – горбунья Варвара Михайловна, сумевшая себя поставить так, что стала в доме не только необходимой, но и незаменимой. Далее следуют многочисленные родственники: сестры Александра Даниловича, братья и племянники Дарьи Михайловны.

Самым близким человеком к Александру Даниловичу была, разумеется, жена. В письмах к главе семьи она неизменно писала: «Радость моя, государь, князь Александр Данилович». Слова обращения князя к жене хотя и менялись, но неизменно оставались нежными и ласковыми: «Княгиня Дарья Михайловна, мой друг, о Господе, здравствуй»; «Моя от сердца любезнейшая и друг мой, княгиня Дарья Михайловна, о Господе, многолетно здравствуй».

Прошло два десятилетия супружеской жизни. Можно было ожидать охлаждения или разочарования друг другом. Данилыч, однако, в обращение к жене продолжает вкладывать всю полноту чувств, где нежность соперничала с уважением. В 1726 году он писал: «Друг мой, вселюбезнейшая светлейшая княгиня Дарья Михайловна, многолетно и благополучно купно с детьми и с Варварой Михайловной, о Господи, радуюсь, здравствуй».

Можно возразить, что подобные обращения могли давно утратить свой прямой смысл и превратиться в привычку, стереотип, за которым скрывалось полное равнодушие. Сомнения, однако, рассеятся, стоит лишь обратиться к содержанию писем. В конце концов мера сердечности, взаимного уважения и любви определялась не только, а быть может, и не столько словами обращения друг к другу. Сделаем оговорку – в княжеских посланиях читатель не обнаружит ни проявлений страсти, ни интимности, ни планов на будущее, ни многих других черт, присущих эпистолярному жанру. И это объяснимо, если мы вспомним, что среди сотен писем, отправленных к Дарье Михайловне, нет ни одного, написанного им самим.

Дарья Михайловна не принадлежала к числу жен, одолеваемых безграничным честолюбием и готовых вторгаться в служебные дела своих супругов, действовать за их спиной и их именем и с женской ловкостью умевших плести интриги и помогавших главе семьи держаться на плаву и преодолевать все превратности коварной судьбы. Такими качествами жены русских вельмож той поры, только что вырвавшиеся из душных теремов на волю, еще не обладали – они продолжали пребывать во власти патриархальных представлений о своей роли в семье.