Дарья Михайловна была убеждена, что, окажись она рядом с Данилычем, ей удалось бы уберечь его от всех опасностей. Отсюда настойчивые просьбы, чтобы он вызвал ее к себе: «Прикажи нам быть, хотя на малое время видеть тебя. Ей, зело печально, что от милости твоей отлучны».

В годы, когда муж находился при войсках, Дарья Михайловна жила не в Москве или Петербурге, а в Смоленске, Брянске или Харькове, то есть поближе к Данилычу.

Александр Данилович, разумеется, был рад приездам жены, но давал согласие на свидание только в том случае, когда был полностью уверен в безопасности как пути, так и пребывания ее в войсках. В январе 1708 года он согласился на приезд Дарьи Михайловны в Минск, но обстановка на театре менялась в худшую сторону с калейдоскопической быстротой. Путь был безопасным до 21 января, но уже на следующий день ситуация изменилась, что вынудило князя предупредить жену, чтобы та ехала «как скоро возможно», день и ночь, так как неприятель сдвинулся с места. 23 января обстановка стала еще тревожнее, и курьер доставил новое предписание: «Поезжай до Минска немедленно, дабы каким способом вас не отрезали». Наконец, Меншиков велел ей изменить маршрут, повернуть в противоположную сторону – к Смоленску, где и довелось почти месяц ожидать прояснения обстановки. Судя по перерыву в переписке, свидание супругов продолжалось примерно с 28 февраля по 12 марта.

В августе 1708 года Дарья Михайловна возобновила хлопоты о свидании, но супруг превыше всего ставил ее безопасность и поэтому отказал. 17 мая 1709 года князь писал: «А ныне сами изволите разсудить, что тому старатца неможно, понеже и другие здесь бывшие принуждены в Харьков ехать».

В переписке супругов можно обнаружить множество свидетельств взаимного внимания, заботливости и желания доставить удовольствие пусть мелкой, но приятной услугой. В 1708 году Меншиков отправил Дарье Михайловне «в презент двух шляхтянок-девок, ис которых одна, маленькая, может вам за попугая быть – такая словесница, какой еще ис таких младенцов мало видал и может вас больше увеселить, нежели попугай». В июне того же года Александр Данилович, будучи в Могилеве, получил в подарок шестьдесят огурцов. Сам он их есть не стал, а переправил жене: «Дай Боже, на здоровье кушать и при том веселиться, а не плакать». Полезны при дворе Меншикова могли быть и два шведа перебежчика – один из них паж, другой – камердинер. Обоих их князь переправил к Дарье Михайловне. «Вчерашнего дня послал к вам два цука лошадей: один к сыну, другой к вам», – писал светлейший 22 мая. И тут же ирония в адрес назадачливого шведского генерал-майора Круза, который, по словам князя, оказывается, «подарил нас» лошадьми. В октябре 1709 года князь, находясь в Мариенвердене, получил в подарок от Голштинского герцога шкатулку. Александр Данилович не замедлил ее передарить жене. Как-то довелось светлейшему оказаться в своих ижорских владениях, где он позабавился ловлей рыбы. Улов отправил домой, сопроводив подарок посланием: «И что здесь на ваше счастье своими руками наловил рыбы, и ныне все к вам отсылаем». Трогательно выглядит судьба яблока, которым князя одарил в Петергофе царь в 1723 году: «Его императорское величество пожаловал мне здешнаго саду одно яблоко, которое с сим денщиком к вам посылаем».

Князь, как видим, любил одаривать супругу, но не любил расставаться с деньгами, затрачиваемыми на приобретение подарков, – ни на один из них он не издержал ни копейки: огурцы, яблоко и шкатулку Александр Данилович получил в подарок, цуги лошадей, слуги и болтливые девицы оказались у него в качестве трофеев, а рыба была наловлена при его участии.

Приходится отметить – скупость Данилыча затмевала все прочие страсти, вместе взятые, в том числе любовь и привязанность к жене.

Подарки Дарьи Михайловны были более существенными.