Этот входил в их число: высокий, гибкий, с пронзительным взглядом и щеточкой щеголеватых усиков над верхней губой. Тонкий, но при этом сильный и переполненный звериной энергией.

Мне попался опасный противник.

Отбросив опустевший «шпалер», он ринулся на меня с кинжалом.

Я мог бы остановить его всего одним выстрелом, но клиент был нужен мне в полной кондиции. Надо понять, что за осиное гнездо разворошил наш приход с милиционером Кириченко.

Соперник будто прочитал мои мысли и потому без всякой опаски сделал выпад ножом. Не отпрянь я в последний момент, он бы достал меня.

Дальше всё было как на тренировке: я перехватил его руку, выбил нож, врезал коленом под «душу», хоть и сомневаюсь, что у него есть такая, а когда клиент согнулся от нестерпимой боли, саданул ему в ухо, отправляя в короткий сон с нерадужным пробуждением.

Убедившись, что в доме больше нет никого, представляющего опасность, тщательно зафиксировал пока ещё бессознательное туловище его же ремнём, обшмонал все карманы на предмет оружия и документов. Первого при нём не обнаружилось, зато нашлось удостоверение личности на фамилию Карумидзе – надо же, а с национальной принадлежностью я не ошибся.

Осталось только понять каким ветром сюда занесло этого горца. Трое спутников Карумидзе были мертвы, только один из них был славянской наружности – скорее всего, хозяин дома – Бык, что подтвердилось бумагами в его карманах.

Я пробежался по ним глазами: ага, гражданин Быков, отсюда и происхождение прозвища. Отбегался ты, Бык, раз и навсегда.

Потом бросился к Кириченко. Тот уже успел потерять сознание, но дышал, и это радовало.

Улочка на время перестрелки притихла, но народ тут проживал не робкого десятка – сразу с нескольких сторон к дому подходили вооружённые чем попало: от топоров до дреколья, мужики.

– Граждане, спокойствие! Нет поводов для беспокойства – уголовный розыск! – громко объявил я, пока не начались выяснения отношений. – Прошу проявить сознательность. Тут раненый, срочно нужна помощь.

– Ох, точно! – Кириченко заметили.

– Я за фельшаром сбегаю, – отозвался бородатый мужик на голове которого почему-то красовался треух. – Она тута, на другом конце улицы живёт.

Почти сразу подоспел патруль – трое запыхавшихся красноармейцев с винтовками.

– Что здесь происходит, граждане? Кто стрелял?

Я быстро ввёл их в курс дела, одного отправил звонить в МУР, а остальных приставил охранять периметр.

Дородная фельдшерица примчалась почти сразу. Она тоже явилась не одна, а в компании девушки, скорее всего – дочери, поскольку та была с фельдшерицей на одно лицо и фигуру, разве что в два раза моложе.

– Где раненый? – деловито поинтересовалась эскулап. – Пропустите меня к нему.

Зевак на улице, после того, как выстрелы прекратились, становилось всё больше и больше, несмотря на довольно поздний час.

Многие поглядывали на меня с интересом, то тут, то там шептались, охали и крестились, когда речь заходила о раненом. Зная наш народ, не удивлюсь, если завтра вся Москва будет обсуждать это событие, причём дополненное самыми фантастическими подробностями.

– Добрый вечер, – откозырял я медику. – Давайте я вас провожу.

Подхватив увесистый чемоданчик, прихваченный фельдшером, я повёл её к Кириченко.

– Что скажете, доктор? – спросил я, после того, как женщина закончила осмотр.

– Я не доктор, а фельдшер! – поправили меня и тут же добавили:

– Скажу, что ранение серьёзное – в госпиталь везти нельзя, может умереть по дороге.