На мониторе одно лицо сменялось другим. Кристер снова взял чашку, глотнул — и выругался на собственную забывчивость. Потом выплюнул и мрачно посмотрел на холодный кофе в чашке. Вот она, жизнь… черт…

Винсент поправил печенья на блюдце — два ряда по четыре штуки в каждом. Он сидел у своего агента, в офисе «Шоулайф продакшн» на Страндвеген, и старался не думать о том, что только что видел в отделении судмедэкспертизы. О ящике с этими ужасными дырками. И о Мине рядом с ящиком, с волосами, убранными в темный «хвост».

Поначалу его каждый раз встречали здесь роскошными тортами, фисташковым бискотти с кусочками темного шоколада. Это потом годы совместной работы все упростили — по крайней мере, в плане внешней ритуальности. И тот факт, что сейчас на блюдце перед Винсентом лежала домашняя выпечка от «Тёссе», не предвещал ничего хорошего. Дело было, конечно, не в качестве выпечки, а в необычности угощения. У Винсента имелись все основания ожидать от агента неприятный сюрприз.

Умберто приехал в Швецию пятнадцать лет назад и до сих пор не избавился от итальянского акцента. Возможно, он считал, что это делает его речь изящней, и намеренно отказывался совершенствовать свой шведский. И все-таки лучше б он купил обыкновенное печенье «Барелина». Домашняя выпечка, конечно, вкуснее, но при машинной штамповке получаются кружки одного размера. Одно печенье неотличимо от другого, ничего не торчит и не нарушает идеальности ряда.

— Она больше не появлялась?

Винсент покачал головой.

— Ее не было вот уже на двух представлениях. Но это, разумеется, не значит, что она пропала навсегда.

— Тебе нужна охрана, как я уже говорил.

— Нет, нет… к чему такие расходы? Думаю, администрация театра справится с этой проблемой. Все образуется.

— …как говорил Джон Леннон о Марке Чепмене, — горько закончил фразу Умберто.

— Не будем больше об этом.

Винсент потянулся за печеньем. Белый шоколад и грецкий орех — довольно вкусно, несмотря на асимметрию.

— У нас жалобы, Винсент. — Умберто озабоченно пригладил тщательно подстриженную бороду. — Я о концертах на прошлой неделе, в Линчёпинге и Мальмё.

— Зрительные залы на тысячу сто девяносто шесть и девятьсот мест соответственно — и полный аншлаг. — Винсент кивнул. — Аплодировали стоя. Кому-то не понравилось мое шоу?

— Не шоу… — Умберто вздохнул. — Тебе обязательно лежать на полу в гримерной после концерта? С уборщицами чуть не случился сердечный приступ — и в том, и в другом зале.

Винсент взял еще одно печенье, чтобы выровнять ряд. Умберто запустил руку в бумажный пакет, чтобы наполнить блюдце, но Винсент остановил его взглядом. Ничто не должно нарушать порядок.

— Как давно мы с тобой работаем, Умберто? — спросил он. — Лет десять уже, наверное? Мне тяжело даются эти шоу. Все не так просто, как кажется. Поэтому мне требуется время, чтобы прийти в себя, и лучше всего это у меня получается в лежачем положении. Ты ведь давно об этом знаешь.

— Но целый час?.. Кроме того, техники из Карлстада не пришли в восторг от твоей затеи рассортировать их кабели по цвету.

— О’кей. — Винсент кивнул. — Это принимается. Извинись за меня.

Именно в Карлстаде у него не получился номер с гвоздем.