В 2014 году я рассказал своим самым близким людям, что страдаю от болей и принимаю лекарства. Близкие проявили понимание, поддержали меня. Даже сказали, что, по их мнению, у меня все под контролем. Это убедило меня, что я выбрал правильный способ, чтобы вырваться из плена адской боли; перестав быть осторожным, я решил, что лучше врачей знаю, до какой степени способен справляться со своими трудностями. Но прошло немного времени, и стало ясно: дела мои совсем плохи. Я неумолимо погружался в состояние, похожее на туман, и утрачивал связь с самим собой.

К 2015 году туман стал непроницаемым. Я скатывался все ниже и ниже. Постепенно жизнь наполнилась ложью – я врал врачу, семье и самому себе. Сначала лгал, чтобы мне прописывали таблетки. Потом стал сочинять истории о разных якобы выполненных делах: о прочитанных книгах, о разговорах. Затем вранье распространилось на самые обычные темы. Например, я выдумывал каких-то людей, которых якобы встречал в супермаркете, или места, куда будто бы ходил. Я был жалок, и, надо признать, в моей лжи не было никакой необходимости.

Я не только врал, но и вел себя грубо и неразумно по отношению к окружающим. Временами мне казалось, что такова была цена, которую мне надо платить, чтобы оставаться на плаву.

Я до сих пор жалею об этом и чувствую вину за свое поведение.

Однажды поздно вечером я разом принял около двадцати сильнодействующих обезболивающих и несколько таблеток снотворного. Я смотрел бои UFC (Ultimate Fighting Championship)[2] и был в более чем взвинченном состоянии. Не знаю, что подтолкнуло меня к тому, что я совершил потом, – возможно, на меня повлиял бой по телевизору. В общем, я взял нож и сделал довольно глубокий надрез над глазом. По лицу потекла кровь. Я не мог нормально видеть.

Когда меня забрала скорая помощь, я чувствовал себя очень неловко и понятия не имел, как вести себя дальше. Было слишком стыдно рассказывать медикам о том, что на самом деле произошло. О злоупотреблении лекарствами я промолчал и сказал лишь, что почувствовал боль в сердце.

Вскоре меня выписали, и я перебрался в небольшой дом, расположенный совсем недалеко от того, в котором мы жили всей семьей. Я был в ужасной форме. Несколько дней не принимал лекарства, и это был предел моих возможностей. Я ужасно страдал. Диарея и невыносимый абстинентный синдром. Трудно было представить, что я способен обходиться без таблеток и что вообще есть хоть какой-то шанс покончить со всеми этими проблемами. То, что я тогда попал в больницу, во многом стало для меня переломным моментом. До этого я не раз обещал и себе, и другим, что остановлюсь. Но теперь стало ясно, что самостоятельно я справиться не смогу.

Нужно было начать с чистого листа, поэтому я позвонил знакомому доктору и рассказал ей всю правду, ничего не приукрашивая. Попросил о помощи. Выслушав, врач сказала, что в одиночку мне не выкарабкаться и что я должен позвонить на работу и сообщить шефу о своих проблемах. Как она посоветовала, так я и сделал. Начальник был изумлен.

Даже в самых страшных снах он не мог вообразить, что со мной приключится подобное, но проявил изрядное сочувствие. Работы меня не лишили, но поставили условие: я должен отправиться в реабилитационный центр.

Я понимал, что именно так мне и надо поступить, но все равно считал это унизительным. Трудно признать себя зависимым от таблеток. Наркоманом. Это настолько же стыдно, насколько и трагично. Сделать первый шаг было слишком тяжело. Разве теперь я мог считать себя полноценной личностью? Почему мне не удалось стать коучем для себя самого и решить проблему так же, как я много раз делал это, помогая другим? Как же я мог побуждать людей приходить на мотивационный тренинг, если сам был тем, кому не мешало бы его пройти? Будучи человеком, потерпевшим фиаско, как я мог смотреть другим в глаза и рассказывать, как достичь успеха? Разве способен я убедить их в том, что мои слова имеют хоть какую-то ценность?

Негативное мышление набирало обороты.