– Это мне известно, – заметил Гуров. – Только не слишком ли водевилем попахивает? Сам говорил, что Вишневецкий одержимый опер был. И вдруг адюльтер какой-то… Туфта это!

– Да я и сам не очень-то верю, – признался Мешков. – Но слухи ходят. Он в последнее время делом «Индиго» занимался. Можно предполагать, что его из-за этого убили. Но вряд ли это так – далеко он в этом расследовании не продвинулся. Можно сказать, на нуле все было. Какой смысл его убивать? Только себя обнаруживать. В принципе врагов у него, как у всякого опера, море было. Но это же все равно что пальцем в небо тыкать. А явного мотива пока не просматривается.

– Ну вот, не просматривается, – с неудовольствием сказал Гуров. – А сами обижаетесь, что дело не вам поручили. Небось, если бы просматривался, никто бы вам и слова не сказал. Флаг бы вам в руки, как говорится.

– И тут ты прав, – кивнул Мешков. – Я ребятам о том же самом говорил. У них сейчас такой настрой – всех подряд хватать, с кем Вишневецкий хотя бы словом перекинулся.

– Ну да, метод известный, – усмехнулся Гуров. – Чтобы поймать одного льва, нужно поймать десять и девять из них выпустить. К счастью, руководство у нас чуть помудрее оказалось. Так что извини, Сан Саныч, а Вишневецким я буду заниматься.

– Да я только за, – быстро сказал Мешков. – А ты все-таки, если с ребятами из его группы хочешь поговорить, поспеши. Здесь только Трегубов, Воробьев и Шнейдер. Еще один на задании. И эти мигом слиняют – мужики шустрые.

Мужики и в самом деле оказались шустрыми. У Гурова даже сложилось впечатление, что сотрудники из группы Вишневецкого намеренно спешили, чтобы избежать с ним встречи. Когда он оказался за воротами кладбища, никого из них там уже не было. Последние участники церемонии рассаживались по машинам. Гуров с досадой оглянулся. К нему опять подошел Мешков.

– Уже смылись? – сочувственно спросил он. – Я говорю, ребята шустрые!

– Даже чересчур шустрые, – заметил Гуров. – Такое впечатление, будто они у меня деньги занимали. Разбежались, как тараканы.

– А они не из-за тебя! – немного смущенно сказал Мешков. – Ты зря так думаешь. Они не сообразили просто. Торопятся на службу… Жизнь-то дальше идет, Лев Иваныч!

– Это ты верно подметил, – согласился Гуров. – Только вот люди у тебя и правда несообразительные. Не догадались, что теперь их официально на допрос вызовут. Не хотят в неформальной обстановке, будут под протокол беседовать.

– Да не специально они! – воскликнул Мешков. – Впрочем, я немедленно распоряжусь, чтобы те, кто свободен, к тебе заглянули. Не бегать же тебе за ними, в самом деле… Тебя подбросить?

– Нет, я на своей, – сказал Гуров. – И присылать ко мне никого не торопись. Я сам решу, когда им явиться.

– Ну, гляди, – пожал плечами Мешков и протянул Гурову руку. – До встречи!

– Бывай! – сказал Гуров.

Он задумчиво смотрел, как Мешков садится в машину и выезжает со стоянки. У поворота ему пришлось объехать открытый катафалк с обтянутым кумачом гробом. Сидящие у гроба люди в черных пиджаках обливались потом и с тоской посматривали на часы. Солнце будто застыло в пыльном небе. Из-за ограды горячий ветер приносил звуки заунывной траурной мелодии. Гуров очень не любил кладбища.

Он уже собирался уезжать и направился к своему «Пежо», как вдруг сзади его окликнули. Гуров неторопливо обернулся. К нему подходил высокий светловолосый мужчина в черной рубашке с засученными по локоть рукавами. Гуров никогда раньше его не видел.

– Здравия желаю, товарищ полковник! – сказал мужчина. – Я – капитан Шнейдер из группы Вишневецкого.