|
— Давайте спрячем бумажник. — Вы самый порядочный шалун, — раздраженно сказала Кейт. Лифт остановился этажом ниже. — Для первого раза почти получилось, — сообщил Галли, тасуя карты. — Однажды я учил одного француза. Ничего не вышло. Он все время жульничал. А пасьянс теряет смысл, если жульничать. Крог толкнул раздвижные двери и прошел в кабинет с дорогими книгами и скульптурой Миллеса, оттуда в спальню. Они видели, как он глотал таблетки. — Что случилось, Эрик? — спросила Кейт. — Голова разболелась. — С полоскательницей в руке он повернулся в их сторону и крикнул через две комнаты: — Что в этом пакете? — Галстуки, — ответила Кейт. — Разве у меня мало галстуков? — Эти сегодня выбрал для тебя Тени. — Тони? — Развяжи. Они должны быть хорошие, раз их выбрал Тони. — Они мне не нужны. Отошли их обратно. — Он уже заплатил за них. — Напрасно. Ты должна была остановить его, Кейт. — Он чувствует к тебе признательность, хотел что-то сделать для тебя. — С какой стати мне делают подарки? — возмутился Крог. — Я могу купить сам. Холл подарил запонки. Мне их и так девать некуда. — Ладно, — сказала Кейт, — я отошлю галстуки обратно. — Она прошла в спальню, взяла пакет. — Ты выпил весь аспирин. Что с тобой, Эрик? — Ничего. Голова болит. — Посмотрю, что он купил. — Она развязала сверток; галстуки были подобраны в тон, вкус у него, конечно, хороший. — А почему тебе не носить эти? — Нет. У меня уже есть. Отошли их обратно. Она отнесла галстуки к себе в комнату и положила в ящик с бельем. Прозвенел звонок лифта; в гостиной щелкнул картами Галли; ничего я не придумала, думала она, дала ему уйти да еще напоследок сказала: «Иди к черту». Трудно простить себе такую неосторожность. Слуги, гадавшие на кофейной гуще, нянька, бросавшая соль через левое плечо, с детства приучили ее следить за словами, сказанными на прощанье. Поссорьтесь, если нужно, только успейте до полуночи помириться. «Иди к черту» — это терпимо в начале вечера, но не в конце; для встречи сойдет, но расставаться так нельзя. В детстве бываешь осмотрительнее — смерть ходит рядом, ты еще не научился держать жизнь за глотку. Она ласково перебирала галстуки, укладывала их в порядок. — Вот ваш Холл, — встретил их Галли, — что я говорил? Я знал, что он вернется. — Лифт остановился — действительно, Холл. Он вошел, зажав в руке шляпу, худой, застывший, в тесном пальто, хмурый. Туман набился ему в глаза, комом застрял в горле. Он хрипло выговорил: — Я забыл свой бумажник. — Вот он. Холл, — сказал Крог. Холл тянул время, рукой в желтой перчатке растирая горло, словно хотел сказать что-то и тщетно ждал подсказки. — Я пойду с вами. Холл, — сказал Галли, но и это не развязало язык Холлу. — Энтони тоже вернулся? — спросила Кейт. Ей показалось, что у себя в горле он растирает комок нестерпимой боли, выпрашивая даже у нее хоть каплю сострадания к своим мукам. Но она не верила ему и не желала входить в его положение. — Он не пришел с вами? — Нет, — сказал Холл, — я с ним распрощался и пришел один. — Выпейте, Холл, — сказал Крог. — Благодарю, — сказал Холл. |
