В клубном ресторане он не съест и куска хлеба — и второй игрок это знает. Безнадежная, безнадежная попытка блефа, Дамело.

— Может, заодно и официантку какую осчастливишь? — Она втягивает носом воздух, словно считывая запахи с его кожи. — Всегда хотел еды и секса, звереныш. Не меняешься.

Флоп. В центре стола три фигуры — Дамело, его Сталкер и неизвестная никому официантка, женщина-на-семь-минут, оставляющая после себя легкий, как ядовитая взвесь, флер чужих духов вокруг гладких, как шелк, волос Дамело, вокруг его крепкой шеи. Немигающий взор Сталкера видит, будто наяву: в момент оргазма под смуглой кожей сокращаются констрикторы глотки, заставляя кадык тяжко ходить вверх-вниз, официантка на коленях мужчины мелко дрожит, одной дрожью на двоих, и бессильно роняет голову тому на плечо. Проклятье, думает Сталкер, проклятье. Я в аду. И сделаю все, чтобы ты оказался тут со мной.

Дамело соглашается использовать официантку. Мелкая карта, такие в роял-флэш не входят, но в игре не стоит пренебрегать ничем — и скромный кикер срывает банк.

— А что, здесь есть хорошенькие?

— Трахаться на полный желудок — не уважать себя, повара и снова себя, — парирует она. Как бы небрежно. Как бы между делом напоминая Дамело о правильной расстановке приоритетов. Она всегда умела поставить его на место — начиная с тех далеких времен, когда портила любопытного мальчишку постепенно, но неумолимо.

Сталкер не любит об этом вспоминать. Предпочитает думать, что с самого начала расклад был иным: не она пыталась взять его себе, а он брал ее, брал — и забрал. Дамело давно понял: если женщина говорит «не брала» — это значит «не отдам!» Однако упрекать ту, которая сидит напротив, просчитывая комбинации карт, индеец не станет. Дамело благодарен своей адской гончей за то, что когда-то она разглядела его, вонзилась, проникла, увлекла. Раскрыла перед ним мир самой восхитительной игры из всех возможных.

Это было время, когда его тянуло на каждую женщину, точно муху на мед — даже если этим медом намазана мухобойка. Именно Сталкер показала ему путь завоевателя, путь терминатора сердец — радея о собственной выгоде и удовольствии.

Терн. Их уже четверо: он, она, безликая, но желанная официантка — и его знание, подаренное не плодом с древа познания, но подругой, поступившей одновременно предательски, корыстно и щедро. Ведь это Сталкер показала ему расположение скрытых трещин в женской броне, доселе казавшейся непробиваемой. И он старательно углублял, расширял, таранил каждую трещину, добиваясь мгновенного, неосознанного эффекта, от которого слабеют колени и глаза уходят под лоб у самых железных леди.

Дамело берет знание.

— Просто так убиваться здешним салатом и ничего с этого не иметь? — усмехается он, предвкушая, почти облизываясь.

— Маньяком можешь ты не быть, но сексуальным быть обязан, — с улыбкой, не отраженной глазами, цедит Сталкер.

— Это сексу я обязан. Жизнью, — подмигивает Дамело с восхитительной, притягательной похабностью.

— О Боже, дай мне его, или я возьму его сама, — якобы про себя и якобы иронизируя бормочет Сталкер.

Однако лицо ее все никак не может присоединиться к шуткам, выпадающим изо рта: губы и щека мертвеют, словно после инсульта, стекают вбок, превращая речь в бубнеж. Шуточка становится мольбой, мольба — молитвой. Сталкер молит своих богов о том, кого защищают иные боги.

Ривер, последний круг, на сегодня — точно последний. К тому, что есть, прибавился джокер — неистребимая, неизлечимая любовь-зависимость. Любовь, укрытая налетом заботы и корысти, будто ядовитый сорняк, проросла в душе и вытеснила из нее все прочие заботы и корысти, кроме одной: боже, дай мне его — или я возьму его сама!

Именно этой карты Дамело и не берет.