— С тобой в приюте так плохо обращались? — Мерле с состраданием поглядела на Юнипу. Сжала ее худенькие пальцы в своих руках. — Я, например, очень рада, что ты здесь.

Юнипа смущенно улыбнулась.

— Мои родители выгнали меня из дому, когда мне был всего год. А в платье засунули письмо. Написали, что не желают растить калеку.

— Ужас.

— А сама-то ты как в приют попала?

Мерле вздохнула.

— Один надзиратель в приюте рассказывал, что нашел меня в плетеной корзине, плывшей по каналу. — Она пожала плечами. — Как в сказке, правда?

— В грустной сказке.

— Мне было тогда два дня от роду.

— Кто же выбрасывает младенца в канал?

— А кто выкидывает слепого ребенка на улицу?

Они обернулись друг к другу и негромко рассмеялись. Подернутые белой пленкой глаза Юнипы ничего не могли видеть, но у Мерле было такое чувство, будто они обменялись взглядами, говорящими о многом. Ступая по жизни вслепую и на ощупь, Юнипа была более чуткой, чем обычные люди.

— Твои родители не захотели, чтобы ты утонула, — твердо сказала она. — Иначе они не стали бы с тобой возиться и укладывать в плетеную корзину.

Мерле опустила голову.

— Они еще кое-что в корзину положили. Ты не хочешь… — Она смолкла.

— …взглянуть? — договорила Юнипа, усмехнувшись.

— Извини.

— Ничего. Я и так пойму. Эта вещь у тебя с собой?

— Всегда, куда бы я ни пошла. Одна девчонка в приюте хотела ее стащить, так я воровке все волосы выдрала. — Мерле смущенно хмыкнула. — Мне, правда, было тогда всего восемь.

Юнипа тоже засмеялась.

— Теперь мне придется ночью свои волосы в косу заплетать.

Мерле легко дотронулась ладошкой до волос Юнипы: какие густые и какие светлые, прямо как у снежной королевы.

— Ну, так что нашли в твоей корзине? — спросила Юнипа.

Мерле встала, развязала узелок и вынула свое сокровище; кстати сказать, в узелке, кроме старенького платьица, больше ничего не было.

Сокровищем оказалось овальное, с короткой ручкой зеркало величиной примерно с человеческое лицо, в рамке из чего-то желтого и блестящего — в приюте многие на него зарились, думая, что рамка золотая. В действительности же рамка была не золотой и даже не металлической, но твердой, как алмаз. Однако больше всего удивляло само зеркало. Оно было не стеклянным, а водяным. Если до него дотрагивались, по нему проходила зыбь, но как его ни крутили, из него не выливалось ни капли. Мерле вложила ручку зеркала в пальцы Юнипы, и незрячая девочка крепко сжала их в кулак. Вместо того чтобы ощупать зеркало, она вдруг приложила его к уху.

— Оно что-то шепчет, — тихо сказала Юнипа.

Мерле поразилась:

— Шепчет? Я никогда не слышала.

— Ты же не слепая, как я. — На лбу Юнипы обозначилась маленькая глубокая складка. Она с интересом вслушивалась. — Их тут много. Я не могу разобрать слов, слишком много голосов, и они очень далеко. Но они перешептываются друг с другом.

Юнипа опустила зеркало, провела левой рукой по овальной рамке.

— Это картина? — спросила она.

— Нет, зеркало, — возразила Мерле. — Ты не бойся, оно водяное.

Юнипа ничуть не удивилась, словно так и должно было быть. Но, дотронувшись кончиком пальца до водяной поверхности зеркала, она невольно вздрогнула и сказала:

— Какое холодное…

Мерле покачала головой.

— Нет, вовсе нет.