Стрелка Илларион еще не видел, но чувствовал, что расстояние между ними неуклонно сокращается. Должно, по крайней мере, сокращаться. Чтобы дело пошло веселее, Забродов перестал осторожничать и попер через лес напролом, как танк, производя как можно больше шума. У того, кто догоняет, всегда имеется моральное преимущество перед тем, кто спасается бегством. Убегая и слыша у себя за спиной нарастающий шум погони, очень легко впасть в панику и начать совершать необдуманные поступки – попросту говоря, глупости. А противник, который делает глупости, это уже не противник, а так, законная и практически беззащитная добыча, этакий гриб-боровик – подходи к нему, бери голыми руками и клади его, родимого, в лукошко…

С шумом и треском пробежав метров пятьдесят, Илларион остановился и прислушался. Прямо впереди него, совсем недалеко, под чьими-то торопливыми ногами панически хрустел хворост. Забродов снова двинулся вперед, на сей раз соблюдая все возможные меры предосторожности, даже в ущерб скорости. В таких играх он был гроссмейстером и отлично знал, что следует делать в тот или иной момент.

Его расчет снова оказался верным. Больше не слыша у себя за спиной шума погони, беглец, очевидно, решил, что на него махнули рукой, и остановился, чтобы перевести дух.

Забродов тенью заскользил между деревьями, подбираясь к месту, где, как ему казалось, должен был находиться противник. В лесу он ориентировался так же легко и непринужденно, как в собственной квартире, и вскоре в просвете между стволами худосочных от недостатка солнечного света молодых сосенок перед ним мелькнуло блекло-синее пятно.

Подкравшись ближе, Илларион увидел молодого, не старше тридцати лет, мужчину в старом синем ватнике, мятых серых брюках, заправленных в кирзовые сапоги, и в засаленной кепке с наполовину оторванным козырьком. Лицо у парня было круглое и, как показалось Забродову, донельзя глупое, на пышущих здоровым румянцем щеках курчавилась редкая русая бородка, а под носом виднелись усы, чуть более темные, чем борода, но тоже не по возрасту редкие и шелковистые, совсем юношеские. Похоже, парень ни разу в жизни не брился, предоставив усам и бороде расти, как им вздумается, или не расти вовсе. Под мышкой парень держал обрез.

Илларион пригляделся и покачал головой: это действительно когда-то была однозарядная берданка, вещь в наше время редкостная, чуть ли не музейная. Он заметил, что шейка приклада, игравшая роль рукоятки, была не отпилена, а варварски обломана. Фактически от нее остался только длинный острый деревянный осколок, держаться за который, наверное, было чертовски неудобно. Да, попасть из такого оружия в цель, пожалуй, было трудновато. «Недотыкомка, – утвердился Илларион в своем мнении о стрелке. – Хоть бы изолентой обмотал, что ли… Ох, народ! Ну что за люди? Взяли и испортили хорошую вещь…»

Он подобрался к стрелку еще ближе, а потом просто выпрямился и шагнул из-за дерева, очутившись лицом к лицу с противником. Тот шарахнулся в сторону, как испуганное животное, по-заячьи пискнул и пустился наутек, даже не попытавшись не то что выстрелить, а хотя бы припугнуть Иллариона обрезом. Это уже было даже не смешно. Забродов догнал его в три прыжка и с большим удовольствием ткнул кулаком между лопаток. Беглец потерял равновесие, мелко засеменил ногами, все больше клонясь вперед, и, наконец, с треском забурился в кучу сухого валежника. Илларион в мгновение ока оседлал его, вывернул из крупной, непривычно белой ладони обрез и в сердцах съездил беглеца этим обрезом по шее – не сильно, но со вкусом.

Стрелок в ответ повернул голову, царапая щеку о валежник, и неожиданно цапнул Иллариона зубами за колено, которое очень некстати находилось в пределах досягаемости – фактически прямо у него перед носом.

– Ты что делаешь, морда? – поспешно меняя позицию, возмутился Илларион.