Достаточно того, что её заметили. Нефёдову очень импонировала такая гордая манера держать себя. Он в первый же день обратил внимание на эту блондинку с ленивой грацией истинной аристократки и выделил её из суетливого хвостато-усатого братства.
Борис развернул перед Клеопатрой салфетку с половинкой котлеты, и та словно нехотя поднялась, вальяжно приблизилась к еде и долго обнюхивала котлету, иногда презрительно поглядывая на своего почитателя.
— Извините, ваше величество, но вашей любимой курятины сегодня не было.
В этот момент Борис краем глаза заметил, что с него не спускает глаз какой-то невысокий парнишка. Тот держался на почтительном расстоянии, явно стесняясь подойти ближе. На его физиономии застыло выражение острого любопытства, смешанного с нескрываемым восторгом.
— Как жизнь, орёл? — приветливо крикнул Борис. — Заруливай сюда, давай знакомиться.
Нефёдов первым протянул пареньку широкую ладонь и представился. Незнакомец широко, как-то по-детски солнечно улыбнулся и счастливо выдохнул:
— Алексей.
Впрочем, он тут же поправился, постаравшись придать своему ломающемуся юношескому голосу солидный тембр:
— .Алексей, младший лейтенант. Тоже истребитель.
— А как фамилия?
Парень отчего-то смутился.
— Да не робей, ты же истребитель!
— Сироткин я.
На щеках лейтенантика вспыхнули яркие пятна. Его скуластое угловатое лицо, веснушчатый нос внушали симпатию. Юноша производил впечатление честного добродушного парня из соседнего двора.
— Фамилию в детдоме дали? — догадался Нефёдов.
Парень понуро кивнул.
— Отец, значит, на фронте погиб.
— Мать тоже.
— Понятно… А чего в засаде-то сидел? — поинтересовался Борис.
Словно решившись на давно задуманный шаг, Алексей поспешно вытащил из кармана санаторской тужурки какой-то пакет. Очень бережно вынул и протянул Нефёдову старую пожелтевшую газетную вырезку. Это была статья из ещё довоенной «Правды», в которой рассказывалось о лучших советских военных лётчиках. Заметка была снабжена несколькими маленькими фотопортретами. В одном из газетных героев Нефёдов узнал себя — на момент съёмки ещё такого же молодого, как этот паренёк.
— Распишитесь, пожалуйста, здесь, — вдруг попросил Сироткин, указывая на фотопортрет.
Борис смутился, буркнув, что не кинозвезда, чтобы раздавать автографы. Тогда мальчишка, сбиваясь, стал быстро рассказывать, что с пяти лет мечтал стать военным лётчиком и собирал старые газеты и журналы, в которых рассказывалось об известных полярниках и асах.
— В лётном училище преподаватель по тактике воздушного боя часто нам про вас рассказывал. Например, о том, как 18 сентября 1938 года вы уничтожили франкистский «Хейнкель», не дав ему отбомбиться по Мадриду. А потом в одиночку схватились с четырьмя «мессерами»: одного сбили, а другой таранили. Благодарные жители Мадрида называли вас «Тореро».
— Хм, а о том, как я потерял один ботинок, сиганув из подбитого «Ишачка», вам тоже рассказывали? Да чуть не обделался со страху, когда «мессеры» вокруг меня кругами ходили, пока я на парашюте между небом и землёй болтался!
Но паренёк словно не слышал самоиронии в словах Бориса. С горящими глазами он продолжал взахлёб перечислять легендарные подвиги своего кумира:
— А ваш знаменитый бой на Халхин-Голе! Когда на посадке вас подловили японцы. Их было пятеро, а вы один! Но вы одним залпом «эресов» уничтожили сразу три японских самолёта!
— Ты, парень, прям словно о житие святого рассказываешь, — окончательно смутился Борис. Чтобы не чувствовать себя музейным экспонатом, он принялся расспрашивать лейтенанта о его службе. Парнишка сразу как-то весь погас и вяло поведал свою грустную историю. |