|
Мне следовало отправиться в путь вместе с гонцом, провести ночь в загородном трактире и следующим утром предстать перед Пэрри и леди Елизаветой. В письме сообщалось также, что мой патрон на всякий случай послал с Фоуберри еще трех человек, которым предстояло сопровождать нас; учитывая, что после майских мятежей в стране было неспокойно, предосторожность эта отнюдь не казалась лишней. Меня несколько удивило, что Пэрри, всегда отличавшийся многословием, ограничился столь кратким посланием, и по дороге я ломал себе голову, что предвещает подобная лаконичность. Приобретение и продажа земель для леди Елизаветы, которыми я по поручению гофмейстера занимался в течение двух лет, разумеется, относились к числу деликатных дел, однако не требовали срочности.
В пути мы почти не разговаривали; ненастная погода не способствовала оживленной беседе. Николас ехал рядом со мной, склонив тощее длинное тело на шею лошади. С другой стороны от меня трусил Фоуберри, сзади – трое его людей. Одинокие всадники и повозки, груженные различными припасами, встречавшиеся нам на дороге, двигались в противоположном направлении, в сторону Лондона. Лишь однажды нас обогнал гонец в яркой ливрее королевских цветов, сопровождаемый двумя вооруженными слугами, которые, оглушительно трубя в рожки, сделали нам знак уступить дорогу. Обрызгав нас грязью из под лошадиных копыт, они быстро скрылись вдали. Николас вопросительно взглянул на меня; пряди рыжих волос, падавшие ему на лоб, так промокли, что напоминали крысиные хвосты, а капавшая с них дождевая вода заставляла юношу поминутно моргать. – Любопытно, что он везет, – заметил Овертон. – Очередное воззвание лорда протектора Сомерсета? – Скорее всего. Хотел бы я знать, чему оно посвящено на этот раз. – Возможно, протектор провозглашает, что отныне слепые должны прозреть, а рыбы – летать по воздуху. Я рассмеялся, однако Фоуберри, ехавший рядом со мной, бросил на Николаса неодобрительный взгляд.
Близился вечер, серое небо потемнело. – Я полагаю, вскоре мы должны прибыть на постоялый двор, – сказал я, повернувшись к Фоуберри. – Да, сэр, думаю, до постоялого двора уже недалеко, – ответил он своим низким, глубоким голосом. Подобно Пэрри и многим другим служащим при дворе леди Елизаветы, он был валлийцем. В седле наш сопровождающий держался прямо, не обращая внимания на ненастье; выправка выдавала в нем бывалого солдата. Возможно, как и большинство его земляков, он был участником войн с Францией. Я растянул губы в улыбке и заметил: – Очень удачно, что по распоряжению мастера Пэрри мы должны провести эту ночь в трактире. Иначе мне пришлось бы предстать перед леди Елизаветой мокрым и грязным, как крыса, выскочившая из сточной канавы. – Да, сэр, показываться перед нею в таком виде негоже, – с непроницаемым лицом кивнул мой спутник. Я понял, что все попытки вытянуть из него хоть что нибудь о причинах столь внезапного вызова обречены на поражение; даже если этому человеку что то известно, он будет хранить молчание. Николас, придержав лошадь, указал хлыстом направо. В отдалении, за ячменным полем, светился огонек. – Посмотрите ка туда, мастер Фоуберри! – воскликнул Овертон. – Может, это и есть постоялый двор? Фоуберри придержал лошадь и сделал своим людям знак последовать его примеру. Смахнув с глаз дождевые капли, он вперил взгляд в сгущавшийся сумрак. И наконец изрек: – Нет, это не постоялый двор. Нам нужно проехать еще около мили. – Посмотрев вдаль еще несколько мгновений, он добавил: – Это не свет из окна, а огонь. Скорее всего, кто то развел костер в роще за полем. – Может, там лагерь крестьянских мятежников? – предположил один из его людей, коснувшись рукояти меча. – Я слыхал, в Хэмпшире и в Сассексе вновь начались волнения, – негромко ответил ему командир. |
