Через несколько минут соседнее окно раскрылось с шумом, и сонное лицо Петруши с ‹вс›клокоченными волосами показалось в нем. Аня выглянула из своего и залилась смехом. Петруша, зевая, спросил:

– - Ну, чему смеешься?

– - У, какой ты страшный!

Петруша, догадавшись, оправил свои волосы и спросил ее:

– - А ты давно встала?

– - Давно, давно! -- протяжно отвечала Аня и зевнула сладко.

Петруша последовал ее примеру и сказал:

– - Что же ты меня не разбудила прежде?

– - Не хотела.

– - Значит, солгала: верно, сама проспала; а уж как вчера божилась, что встанет рано-рано, чтоб идти гулять!

Аня лукаво улыбнулась и, потягиваясь, сказала:

– - Какой я страшный сон, Петруша, видела!

– - Ну, верно, не страшнее вчерашнего вечера: каково нас поймали? и всё твое платье!

– - Мне так было страшно за тебя! -- перебила его Аня.

– - А мне за тебя: думаю, расплачется и всё расскажет.

– - Вот мило! ты думаешь в самом деле, что я девочка! -- обидчиво заметила Аня и с уверенностью продолжала:-- Нет, что бы ни случилось со мной, я ничего не сказала бы,

Аня поддерживала свое личико; оно было полузакрыто распущенными ее волосами, концы которых висели из окна и качались в воздухе.

– - Знаешь, Аня, тебе бы так носить волосы,-- заметил Петруша.

– - То есть не чесаться? -- смеясь, подхватила Аня, и, закинув голову кверху, смотря на небо и щуря лукаво глаза, она прибавила: -- Ну а так хорошо?

– - Не шали: упадешь! -- строго заметил Петруша Ане, которая мотала головой. -- Пойдем гулять… Как бы теперь хорошо покататься на лодке.

– - Мне не в чем! мое платье с вечера взяли замывать.

– - Надень мое! -- смеясь, сказал Петруша.

– - Ха-ха!

Петруша в минуту свесил ноги на крышу и болтал ими.

– - Не делай этого, бога ради: ты знаешь, какая гнилая крыша. Вон сколько дыр на ней.

И вдруг она пугливо устремила глаза в одну из них и, замахав рукой, скрылась из окна. Петруша стал ее звать и, соскочив на крышу, подошел к ее окну. Аня закричала ему с ужасом:

– - Он встал, сидит на террасе.

Петруша пугливо прокрался назад. Оба окна вскоре тихо закрылись. Но Федор Андреич всё слышал и видел, и детские выходки Ани и Петруши ему видимо не понравились. Он совершенно сдвинул свои брови и кусал губы, крутя жестоко свои усы.

Чай и завтрак подавали в этот день в кабинет Федору Андреичу. К обеду стол накрыт был в зале. Все, собравшись, ожидали его появления, чтобы начать обедать. Он так был мрачен при появлении, что на лицах всех присутствующих изобразилась тревога, и они вопросительно переглянулись. Молча Федор Андреич принял приветствие домашних, и когда стенные часы с громом и шипением пробили три часа, он заметил про себя:

– - Как поздно!

– - Не прикажете ли, братец, подавать кушать? -- спросила Настасья Андреевна.

– - Давайте,-- отвечал рассеянно Федор Андреич, и, обратясь к Петруше, который, стоя у флигеля, перебирал ноты, он сердито прибавил: -- Ну что же ты стоишь! вели подавать!

Петруша пошел к двери и в ту самую минуту вынул из кармана носовой платок, а с ним вместе выпало письмо.

– - Петрушенька, вы что-то выронили! -- заметила Аня, заранее приготовленная, что ей нужно было сказать.