Любская, сначала с силою сжав руку Мечиславскому, бросила ее и кинулась со сцены, но кулисы все были заставлены; она металась по сцене под страшное шиканье, смех публики и слабые рукоплескания тех, кто не был посвящен в заговор и еще оставался в театре. Мечиславский с силою толкнул одну кулису и дал укрыться Любской. Сопровождаемая смехом Орлеанской и Ноготковой, Любская как безумная кинулась в уборную. Там она предалась такому отчаянию, что сбежались многие фигурантки; с ужасом смотрели они на Любскую, которая рыдала и ломала руки. Мечиславский, бледный как мертвец, стоял возле несчастной и, когда она пришла в себя, увез ее домой.
И сам он едва возвратился домой: так в голове его всё перемешалось, ноги подкашивались; он едва мог добраться до дивана и упал на него без чувств. Остроухов в испуге подошел к нему и с ужасом отскочил: Мечиславский лежал недвижен и бледен как мертвый. Остроухов думал было привести его в чувство, лил ему воду на голову, давал нюхать уксусу и наконец кинулся за доктором; он бегал по городу от одного к другому и, подхватив какого-то доктора, только что возвращавшегося домой, повез к себе. Ровно через два часа подали помощь Мечиславскому, который лежал всё в том же положении. Доктор покачал головой, пощупал пульс и спросил Остроухова:
– - Вы его брат?
– - Нет!
– - И не родственник?
– - Нет.
– - Так я вам должен сказать, что он очень труден! -- И преспокойно уселся писать рецепт.
Остроухов остолбенел и, взглянув на бледное и исхудалое лицо Мечиславского, в отчаянии схватил себя за голову и заходил по комнате.
– - Извольте рецепт: через два часа по ложке, мушку на левый бок.
– - Пропишите ему самое дорогое лекарство,-- всё, что нужно; не жалейте денег! -- давая деньги доктору, в волнении говорил Остроухов.
– - Будьте покойны и надейтесь на бога! -- произнес доктор и вышел из комнаты, но тотчас опять заглянул, сказав: -- Завтра понаведаюсь.
Остроухов послал хозяйку квартиры, у которой нанимали они комнату, в аптеку, а сам сел возле Мечиславского и не сводил с бледного лица его своих глаз, поминутно застилавшихся слезами. Он так сидел долго; наконец голова его повисла, и он задремал. Мрачность комнаты придала двум фигурам страшный, страдальческий колорит. Вошла хозяйка с лекарствами и нарушила тишину. Остроухов стал их распечатывать. Тогда только Мечиславский тяжело вздохнул и, открыв глаза, слабо закашлялся.
– - Не хочешь ли ты чего-нибудь? -- спросил Остроухов, подойдя к больному.
– - Я… нет… мне ничего не хочется! -- грустно, тихим голосом отвечал Мечиславский и вдруг закашлялся сильно, жалуясь на боль в боку, так что Остроухов поддерживал его голову.-- Сходи, пожалуйста, завтра… к содержателю театра и попроси… дать мне вперед жалованье! -- задыхаясь, проговорил с большим трудом Мечиславский.
– - На что тебе? -- с удивлением спросил Остроухов.
– - Мне надо; пожалуйста! Я хочу, чтоб она дня не оставалась здесь…
Остроухов подумал, что больной начал бредить, и поднес ему лекарства.
– - Разве я болен? -- весь дрожа и приподнимаясь, с испугом спросил Мечиславский и, в изнеможении упав на подушки, он жалобно простонал: -- Если он узнает… он не даст мне денег; ты скрой от него, скажи, что у меня даже кашель прошел.
– - Успокойся, Федя: я уж знаю, что сказать,-- растроганным голосом отвечал Остроухов.
– - Не говори… не говори ему, для чего мне надо эти деньги.
Мечиславский замотал головой.
Остроухов подал ему ложку с лекарством и сказал;
– - Выпей-ка: скорее выздоровеешь.
Больной дрожащей рукой схватил ложку и с жадностью проглотил ее. Силясь улыбнуться, он произнес:
– - Я выздоровею?
Остроухов кивнул головой. |