Впрочем, тошно еще и по другому поводу. На фотографиях из той же серии явственно проступала еще одна ужасающая картина: уничтоженный ливийский поселок. Нет, мистера адмирала ничуть не волновала гибель мирных жителей. Он из тех вояк, кто считает, что мирных жителей не существует в принципе. И если переживал по поводу разрушенного поселка и погибших ливийцев, то лишь из-за страха перед своим будущим. Британские коммандос и несколько десятков ливийских сельчан были мертвее мертвого. Но именно они хватали Паркера своей мертвой хваткой за горло и ставили крест на всех его достижениях. Достаточно сведениям о произошедшем попасть в средства массовой информации, как крупный международный скандал становился неизбежностью. Общественное мнение явно не склонилось бы к оправданию американского адмирала, а командование ВМС США под давлением общественности не стало бы церемониться с Паркером. Показательной расправы над собой он и боялся. Для поддержания видимости демократии и приверженности соблюдения прав человека власти вполне могли пожертвовать одним из своих адмиралов. Тем более что у этого адмирала рыльце в таком пушку, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Паркер нервозно отодвинул от себя стопку фотографий, поднялся и принялся расхаживать из угла в угол, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. Уж больно не хотелось стать жертвой стечения обстоятельств. Причину, что в трагедии под Мисуратой виновен не он, а стечение обстоятельств, Брюс выбрал себе в качестве самооправдания. Но если она могла успокоить его лично, то утихомирить международную общественность ей не под силу, поэтому стоило искать любые способы для того, чтобы в принципе не допустить никакой огласки и придумать все возможное и невозможное, чтобы осуществить это. Действовать следовало быстро и решительно, иначе в район ракетного удара успеет прибыть кто-то нежелательный и увидеть то, что ему вовсе не нужно видеть. Паркер понял, что единственно правильным решением стала бы отправка в район недавнего недоразумения своих собственных людей. Вот уж кто сумел бы там навести порядок и откорректировать реальность. Вверенные под его начало американские коммандос запросто выполнили бы несложную для себя задачу. «Надежда только на них, – мысленно рассуждал адмирал. – Оперативно прибудут в тот район, обшарят его от и до, ликвидируют все возможные следы ракетного удара, уберут и фрагменты самих ракет. Если обнаружат свидетелей, то и с ними разберутся так, как мне это нужно. Никаких свидетелей в живых остаться не должно. И после всего этого мои люди подбросят туда кое-что такое, что прямо указывало бы на каддафистов. Несколько хороших вещественных доказательств вины диктаторского режима в этой бойне будут как нельзя кстати. А уж потом пускай туда летят и журналисты, и международные комиссии, и сам папа римский. Хрена с два они там что-то накопают на меня после работы моих ребят». Последняя мысль несколько раззадорила Брюса, и он впервые за долгое время позволил себе улыбнуться. Впрочем, эта улыбка была полна невероятного злорадства.

От момента постановки задачи до времени готовности прошло не более сорока минут. Паркер очень четко обрисовал свой план перед командиром морских пехотинцев лейтенантом Аланом Трайплом. При этом подбирал такие слова, чтобы задача выглядела важной не столько для самого начальника, сколько для Соединенных Штатов Америки в целом. То ли смесь красивых и суровых слов командующего, то ли привычка лейтенанта неукоснительно выполнять любые приказы свела вопросы последнего к самому минимуму. Он спросил лишь о том, когда следует выдвигаться, а через полчаса доложил о готовности. Адмирал поблагодарил его за оперативность и сообщил о скором выходе авианосца к пункту назначения.

Под покровом ночи авианосец приблизился на пять километров к ливийскому побережью Средиземного моря.