На третий день голодовки я сжевал остававшийся у меня апельсин. Только косточки оставил, одну даже посадил. А, что? Буду апельсины кушать. Вон, у Чебурашки какие уши вымахали, может и у меня чего интересного отрастет. Пока же, выбрал пару травок, показавшихся на вкус чуть менее отвратными и ел каждый день по чуть — чуть.
Спал так же с открытыми глазами, но дольше. Меньше тренировался. Появилось какое — то физическое ощущение: словно лампочка на приборной доске загорелась: нужна заправка. По сути, тренировал теперь только чжанчжуан. Гонял внимание по энергетическим каналам, совершенствовал мертвозрение.
Теперь я мог видеть больше чем на двести метров. И это были не только энергетические сгустки разных цветов. Их-то как раз теперь не стало. Владимир больше не светился, а себя самого я не видел: только ощущал, что источаю свечение, но не мог понять какого цвета. Научился регулировать интенсивность того, что вижу. Раньше я смотрел как обычно, но при этом дополнительно отмечал желтые, красные, синие, черные и зеленые цвета. Теперь при желании мог смотреть больше обычным взглядом или больше мертвозрением. Обычные предметы смазывались, словно я смотрел на них сквозь толщу воды, вместо них появлялись другие. Оказалось, что некое подобие энергетического свечения есть не только у людей и мертвецов, но и растений, даже камней. Теперь я мог разглядеть отдельный куст за рядом деревьев, хотя обычным зрением его бы не увидел.
Есть хотелось все сильнее. Я сходил еще раз проведать тело Владимира. Сам не знаю зачем. Постоял рядом, убедился, что если разложение и идет, то медленно.
Следующие несколько дней я только и делал, что экспериментировал с мертвозрением. В перерывах поливал апельсиновое семечко — пока и не думало всходить — и совсем чуть-чуть ностальгировал. Мысленно желал брату, чтобы все у него было хорошо. Он, конечно, и сам справится, но все равно немного я на это медитировал. Ирине с Ромой и спасенным девушкам искренне желал встретить Михаила Геннадьевича. Он мужчина серьезный, ответственный, с рациональным подходом. В забитой мертвяками Москве — то, что доктор прописал.
Катю вспомнил. Наверное, мутит сейчас с Сергеем, пока я тут с голоду помираю. Обидно. Хотя, наверное, пусть мутит. Сколько мы с ней были знакомы? Один день? Даже меньше. Плюс минутный телефонный разговор. С какой стати ей мне верность хранить? Или рисковать, пытаясь спасти? Если бы она тогда не убежала вместе с Сергеем, ее бы тоже укусили. Потому, наверное, все к лучшему. Наверное.
***
Когда мертвозрение достигло радиуса в триста метров, я понял, что и вправду на «острове». Граница скалы, у подножия которой была моя поляна, закончилась в полутороста метрах от меня. Это не был барьер: я четко ощущал, что за скалой… ничего нет. Ни капли энергии. Спустя неделю я сумел охватить чувствами весь Остров. Справа, слева, спереди, сзади, вверху и внизу я дотягивался до границы и ощущал пустоту за ней. Мертвозрение работало ничуть не хуже распущенных трусов. Остров перестал себя копировать, но что дальше делать, я не знал.
— Я готов умереть.
На самом деле, нет, конечно. Но с Гарри Поттером сработало, снитч откликнулся. А попытки вроде «Сезам, откройся!» и «Сова, открывай, медведь пришел!» я испробовал задолго до этого. Магическая Арка — теперь я мог ощущать ее красный цвет в мертвозрении — оставалась моим единственным шансом. Магический предмет в рабочем состоянии, который просто нужно включить. Придумать что-то или как-то усилить возможности мертвозрения. Вдруг, с помощью него можно не только фиксировать, но и влиять? Нужен какой-то толчок…
Я не помнил, как оказался около могилы Владимира. Я едва-едва чувствовал запах разложения, он даже не вызывал отторжения. Скорее наоборот. Жажду я уже давно научился игнорировать: она маячила на задворках сознания, но моими действиями не руководила. |