Как раз в интересах Советского Союза наказать пендосов за левые переговоры чужими руками.
Элегантно, черт побери! В случае огласки, со Штирлица и Шелленберга взятки гладки — мало ли что затесалось в документы, а остальное — этот борзый недоумок Краузе сделал сам...»
Выводы несколько ошарашили Ваню, он никак не мог сообразить, как этим воспользоваться.
Так и не придумав ничего до конца рабочего дня, он сдал документы и спустился в гараж к своему «Опелю», а там снова встретил штандартенфюрера Штирлица.
— Выглядите неважно. Голова болит? — штандартенфюрер сочувственно кивнул. — А еще вы забыли послать своего секретаря за пайком, но я сам его отправил.
Лемке вытянулся и кивнул, мол, все в багажнике уже.
— Благодарю вас, штандартенфюрер, — Ваня кисло улыбнулся. — Прошу простить, голова просто раскалывается.
— Что-то вы совсем скисли... — штандартенфюрер состроил сочувственную физиономию. — Знаете, что, поступим так. Лемке!
Секретарь изобразил повышенное внимание. Он отличался удивительно немногословностью и за время службы у Ивана проронил едва ли пару десятков слов.
— Отгоните машину унтерштурмфюрера обратно в гостиницу и выложите паек. А я чуть позже привезу вашего шефа домой сам... — Штирлиц склонился к Ване и заговорщицки шепнул. — Я покажу вам отличное место, где можно хорошо поесть и развеяться. Вам не помешает пару рюмок доппелькорна под айсбан*. А этом кабачке его готовят просто замечательно.
Иван не стал противиться, он сразу понял, что Штирлиц зазывает его не спроста.
Лемке молча изъявил желание выполнить приказ, а Ваня сел в шикарный «Хорьх» Штирлица.
Сначала он думал, что штандартенфюрер привезет его в упомянутый в фильме кабачок «Грубый Готлиб», где он встречался с пастором Шлагом, но ошибся — Штирлиц привез его в ресторанчик «У последней инстанции».
Вот только мордатый кельнер за стойкой действительно отличался жуткой хамоватостью:
— Приперлись, дубины... — презрительно прохрипел он. — А чего баб с собой не прихватили, скотины? Опять бухать будете? Вальтер, проводи за столик этих идиотов...
Ваня слегка ошалел, но штандартенфюрер, не обращая внимания сразу прошел за столик.
— Рекомендую айсбайн, — Штирлиц небрежно отодвинул заляпанное пятнами меню. — Треска под горчичным соусом тоже неплоха, это блюдо здесь называется «Последний довод». Вы знаете, почему ресторанчик назвали «У последней инстанции»? Здесь напротив был раньше суд. А спиртное я закажу сам...
Иван держался несколько скованно, пока не определившись, как вести себя со Штирлицем, но штандартенфюрер не давил на него.
Иван заказал себя треску, Штирлиц — тоже, из спиртного он выбрал крепкое и густое, темное пиво и, совершенно неожиданно, маленький графинчик доппелькорна к пиву, то есть, немецкой водки двойной перегонки.
Пока ели, почти не разговаривали, а когда перешли к водке, Штирлиц невзначай поинтересовался.
— Что вы постоянно ищите глазами на столе, Александр?
Иван похолодел, чертов эсэсовец очень верно подметил: Ваня так и не привык есть без хлеба, как принято в Германии и постоянно машинально искал глазами хлебницу. Пришлось выкручиваться.
— Надписи... — Иван улыбнулся. — Люблю читать в таких заведениях оставленные посетителями надписи на столе. Вот смотрите... — он зачитал. — «Барбара, свирепая сука, чтобы ты сдохла...» или «Сегодня пять дней, как откинулся Гюнтер, упокой Господь душу этого ублюдка...». А потом представлять, как выглядели эти люди. Представьте, Отто, упомянутую Барбару. Длинная, худая и плоская как селедка, лицо сварливое... ну, продолжайте...
— Длинный нос, а на щеке бородавка! — подхватил штандартенфюрер. |