Между прочим, в тот день я специально надела брошь, чтобы порадовать госпожу Ремер. Я еще не отдала украшение Эрнсту Шредеру, но собиралась выслать его почтой сразу же после похорон. Госпожа Ремер была счастлива, что я ношу дорогую ей вещь.

Она заговорила о своей старой собаке, у которой, по всей видимости, уже притупились зрение и нюх:

— Щенком Дискау обожал гоняться за кошками. И вообще кидался на все, что движется, даже на птиц. Но по мере того как он набирался опыта эта привычка постепенно исчезала. — Она улыбнулась: — Как-то раз, когда он был еще совсем маленьким и глупым, я взяла его с собой на планеродром. Уже издалека было видно, как эдакая гигантская птица планирует и мягко приземляется на зеленую лужайку. Пес не был пристегнут и пулей ринулся ловить добычу. Конечно, я бросилась за ним, потому что он умудрился пролезть под ограждением. Чтобы заставить его вернуться, пришлось кричать во все горло. «Ну, — сказала я, — и что бы ты стал делать с такой птицей, если бы догнал ее? Ты же всего-навсего маленькая собачка!»

Я засмеялась, потому что почувствовала, что от меня требуется именно такая реакция.

Госпожа Ремер продолжала:

— Потом мне часто вспоминалась эта картина: для меня она приобрела символическое значение. Мы, люди, стремимся достичь большой цели, хотим получить все сразу. Но так же, как и эта собачка, мы не можем оценить истинные размеры добычи, за которой гонимся, не понимаем, что это нам не по зубам.

Она замолчала, посмотрела на меня и сказала:

— Да, позвольте мне сменить тему. Госпожа Хирте, сходите к врачу, в последнее время вы мне совсем не нравитесь.

Остаток выходного дня я провела в постели. В воскресенье вечером напомнил о себе Витольд. Сказал, что Китти так и не позвонила. Он с Эрнстом уже дома. Аптеку пришлось временно закрыть. Эрнст сейчас все время проводит с детьми.

Я осведомилась, что известно насчет похорон.

— Они будут в следующую среду, — ответил Витольд. — Кстати, вскрытие показало, что Скарлетт утонула. Как мы и предполагали, от сердечного приступа она потеряла сознание и захлебнулась.

— Витольд, как ты? — спросила я.

— Соответственно обстоятельствам, — коротко сказал он.

Тут я решилась:

— Ты ведь курил той ночью со Скарлетт, — начала я. — Впрочем, не думаю, что это имеет большое значение, поэтому на всякий случай я ничего не рассказывала полиции.

Витольд издал страдальческий стон:

— Тира, запомни раз и навсегда: меня не нужно ни от кого защищать. Я могу сам за себя постоять.

— Тогда почему же ты не рассказал им об этом?

— Из уважения к умершей и, конечно же, к Эрнсту. Ему и так нелегко. Неужели вдобавок ко всему он должен мучиться подозрениями, что жена изменяла ему с лучшим другом?

— Но ведь так и было. — констатировала я.

В трубке послышался щелчок зажигалки, а затем — глубокий вздох.

— Полная ерунда! — негодующе воскликнул он. — Мы довольно долго сидели в саду и разговаривали — вот и все!

— А зачем же вы тогда садились в машину? — спросила я.

Витольд возмутился:

— Если это допрос, то пора остановиться! Мы ездили в деревню, чтобы купить сигарет. Всего хорошего! — Он яростно швырнул трубку.

Через десять минут он позвонил снова:

— Тира, не обижайся, мои нервы на пределе. Конечно, очень мило с твоей стороны, что ты не рассказала им о той ночной встрече. Я очень тебе благодарен. А ты слышала, как вернулась Скарлетт?

Ага. в машине они просидели намного дольше, чем потребовалось бы для короткой поездки к автомату с сигаретами. Наверняка Витольд боялся, что я догадывалась: в машине они не только курили.