|
Не считал разов и не хочу считать. Но вижу одно – коли ты так являешься, значит, уважения к хозяину дома у тебя нет. Опять говорю: кто ты? Нищий, шантрапа, рвань коричневая… слыхал? Это – три! И – пошел вон!
Перчихин (ошеломленный). Василий Васильевич! За что? За какое… Бессемёнов. Вон! Не финти… Перчихин. Опомнись! Я ни в чем пред тобой… Бессемёнов. Ну?! Ступай… а то… Перчихин (уходя, с укором и сожалением). Эх, старик! Ну, и жаль мне тебя! Прощай! (Бессемёнов, выпрямившись, молча, твердыми, тяжелыми шагами ходит по комнате, суровый, мрачный. Акулина Ивановна моет посуду, боязливо следя за мужем, руки у нее трясутся, губы что-то шепчут.) Бессемёнов. Ты чего шипишь? Колдуешь, что ли… Акулина Ивановна. Я молитву… молитву, отец… Бессемёнов. Знаешь… не быть мне головой! Вижу, – не быть… Подлецы! Акулина Ивановна. Ну, что ты? Ай, батюшки… а? Да почему? Да еще, может быть… Бессемёнов. Что – может быть? Федька Досекин, слесарного цеха старшина, в головы метит… Мальчишка! Щенок! Акулина Ивановна. Да еще, может, не выберут его… ты не кручинься… Бессемёнов. Выберут… видно по всему… Прихожу я, сидит он в управе… Слышу – поет, разливается – жизнь, говорит, трудная, надо, говорит, друг за друга держаться… всё, говорит, сообща делать… артели, говорит… Теперь, дескать, всё фабрика… ремесленникам жить нельзя врозь. Я говорю: жиды всему причина! Жидов надо ограничить! Губернатору, говорю, жалобу на них – ходу русским не дают, и просить его, чтобы выселил жидов. (Татьяна тихо отворяет дверь и бесшумно, пошатываясь, проходит в свою комнату.) А он это с улыбочкой такой и спрашивает: а куда девать тех русских, которые хуже жидов? И начал разными осторожными словами на меня намекать… Я будто не понимаю, но однако чувствую, куда он метит… мерзавец! Послушал, – отошел прочь… Погоди, думаю, я тебе насолю… А тут Михайло Крюков, печник, подошел ко мне… знаешь, говорит, а головой-то, пожалуй, Досекину быть… и глядит вбок, конфузится… Хотел я сказать ему – ах, ты, Иуда косоглазый… Елена (входит). Здравствуйте, Василий Васильевич! Здравствуйте, Акулина Ивановна… Бессемёнов (сухо). А… вы-с? Пожалуйте… что скажете? Елена. Да вот – деньги за квартиру принесла… Бессемёнов (более любезно). Доброе дело… сколько тут? Четвертная… Причитается мне еще с вас получить за два стекла в коридорном окне сорок копеек, да за петлю у двери в дровянике… кухарка ваша сломала… ну, хоть двадцать копеек… Елена (усмехаясь). Какой вы… аккуратный! Извольте… у меня нет мелких… вот – три рубля… Акулина Ивановна. Углей мешок вы брали… кухарка ваша. Бессемёнов. Сколько за угли? Акулина Ивановна. За угли – тридцать пять… Бессемёнов. И всего – девяносто пять… Два с пятаком сдачи… пожалуйте! А насчет аккуратности, милая барыня, вы сказали справедливо. Аккуратностью весь свет держится… Само солнце восходит и заходит аккуратно, так, как положено ему от века… а уж ежели в небесах порядок, то на земле – тем паче быть должно… Да вот и сами вы – как срок настал, так и деньги несете… Елена. Я не люблю быть в долгу… Бессемёнов. Распрекрасное дело! Зато всякий вам и доверит… Елена. Ну, до свиданья! Мне надо идти… Бессемёнов. Наше почтение. (Смотрит вслед ей и потом говорит.) Хороша, шельма! Но все же однако с превеликим удовольствием турнул бы я ее долой с квартиры… Акулина Ивановна. |
