— Мы не хотим больше оставаться льстецами и мазохистами; мы не хотим больше кротко терпеть наказание, которое унижает нас.

— Не знаю, как ты, но я совершенно тверд в решимости обходиться без Бога, Его мудрости, Его милосердия, всех религиозных догм, которые связаны с Ним, — сказал Макс.

— И на чем же ты основываешь этику?

— Нет ни основания, ни этики.

— Другими словами, сила есть право?

— Похоже на то.

— Если сила есть право, то Гитлер был прав, — сказал я.

— Поскольку он был побежден, значит, он был не прав. Если бы он выиграл войну, все народы мира объединились бы с ним, весь мир.

— Макс, ты ошибаешься, — сказала Мириам. — Мы, евреи, никогда не должны поддерживать мнение, что нет никакого морального основания во вселенском понимании и что человек может делать все, что ему хочется.

— А из чего состоит еврейство? — спросил Макс. — Когда у нас, евреев, была сила, четыре тысячи лет тому назад, мы напали на ханаанцев, на гиргашим, на призим, и мы уничтожили их всех, мужчин, женщин и детей. Всего несколько лет назад наши мальчики были вынуждены вновь воевать в той же самой войне. В чем, Аарон Грейдингер, твое определение Бога?

— План, определяющий эволюцию, силы, движущие звездами, галактиками, планетами, кометами, туманностями и всем остальным.

— Эти силы слепы, и нет никакого плана, — сказал Макс.

— Откуда мы это знаем? — спросил я.

— Если ты спрашиваешь меня, то нет ничего, кроме хаоса. Даже если план есть, он так же мало интересует меня, как прошлогодний снег.

— Тем не менее, ты постоянно говоришь о Боге, Макс, — сказала Мириам. — Ты даже постился на Йом Кипур.

— Не из-за набожности. Я делал это в память о моих родителях и моем наследии. Можно быть евреем без веры в Бога. И что это такое — религия протеста? Если Бога не существует, то против кого протестовать? А если Он существует, то вполне может огорчить нас новым Гитлером. Те, кто кротко терпит наказание, делают это от страха. Бог сам выразил это кратко и ясно — ты обязан любить меня всем сердцем, всей душой, всей своей мощью. Если не будешь, все бедствия Книги Проклятий падут на твою голову.

— Никого нельзя заставить любить силой, — заметила Мириам.

— По-видимому, можно. Не сразу, но постепенно… — сказал Макс.

Макс зажег свет и предложил поужинать в ближайшем ресторане, но Мириам настояла, что сама приготовит ужин. Макс пошел в спальню к телефону, он говорил громко, и было слышно, что упоминаются акции. Мириам открыла дверь в кухоньку и что-то доставала из холодильника.

Она сказала мне:

— Я едва могу поверить, что вы здесь, в моей квартире. Находясь здесь с вами и Максом, мне кажется, будто я все еще в Варшаве, и то, что пришло позже, было ночным кошмаром. Если бы Бог пообещал мне исполнить одно желание перед смертью, я бы попросила, чтобы вы и Макс ушли вместе со мной, чтобы мы трое могли быть вместе.

Это было сказано так просто и с такой детской непосредственностью, что прошло несколько минут, прежде чем я смог ответить. Я выпалил:

— Вы слишком молоды, чтобы говорить о смерти.

— Слишком молода? Я годами смотрела в лицо смерти. Я начала думать о ней задолго до войны. Почему-то я знала, что мой брат умрет насильственной смертью. Он всегда мечтал попасть в польскую армию. Отец не раз говорил, что, если нацисты захватят Польшу, брат заставит нас всех выпить яд. Ах, не было никаких причин, чтобы мы оставались в Варшаве. Отец мог получить для нас визы, но он был слишком погружен в бизнес.