Я погрузился в глубокий сон, сон без сновидений. Когда я открыл глаза и в изумлении стал вглядываться в темноту, то поначалу не мог вспомнить: где я, кто я, что я делаю. На минуту мне показалось, что я опять в Польше. Я протянул руку и потрогал волосы, горло, груди. Это Лена? Сабина? Джина? Но Джина мертва. Вдруг все вернулось ко мне, и в этот момент Мириам проснулась и спросила:

— Макс?

— Нет, это я.

— Иди сюда!

И мы прильнули друг к другу в новом порыве страсти.

Мы с Мириам сказали Максу, что решили не ходить на вечер к Хаиму Джоелу Трейбитчеру, но он упорно настаивал, что нам следует пойти.

— Какой смысл прятаться, как червячок в хрене? — умолял он меня. — Даже тот, кто «ищет убежища между сосудами», должен рано или поздно высунуть свой нос. Если ты хочешь быть писателем, тебе надо общаться с людьми. Ты не юноша и не начинающий. Пушкин и Лермонтов в твоем возрасте были уже всемирно известны. Сколько еще ты будешь продолжать сидеть, опустив голову, как козел в капустном поле?

А Мириам он сказал:

— Если ты, Мириам, не возьмешь его за руку и не сделаешь из него мужчину, он навсегда останется нищим голодранцем, и вы оба можете положить зубы на полку и приготовиться сдохнуть от голода.

Он разговаривал с ней так, словно был отцом невесты, а не ее любовником. Один его глаз смотрел пристально и сурово, а другой подмигивал.

— Я не буду вечно твоей нянькой, — сказал он. — Поскольку у меня отобрали моих детей, теперь мои дети вы. Если ты, Аарон, раздаешь советы направо и налево, ты не можешь оставаться шлимазлом. Если со мной что-нибудь случится, вы оба останетесь без поддержки.

— Макс, что с тобой? — спросила Мириам.

— Я не спятил. Я знаю, что говорю.

— Ты будешь жить до ста двадцати.

— Может быть, да, может быть, нет. Я не могу дать вам гарантии.

— Макс, не езди в Польшу.

— Успокойся, Коза!

«Коза» было одним из Максовых прозвищ Мириам. Он дал ей семь прозвищ — или, как он их называл, «имен Иофора» — Крошечная, Крошка, Ведьма, Панна Марианна, Маленькая телиша, Етл-Бетл и Коза. Он слышал, что в Варшаве у меня было прозвище Цуцик, и поэтому сразу применил его здесь. А еще добавил Осел, Писака и Катва раба. Мириам звала меня Ареле, Иешива-книжник и Баттерфляй. Я, со своей стороны, стал называть Мириам так, как меня называла моя мать, Ойтцерл, то есть «Маленькое сокровище» или «Золотце». В тот вечер Макс пригласил нас в ресторан на Семьдесят пятой-стрит. Я с тревогой наблюдал, как он курит одну сигару за другой. Он заказал бифштекс и два вида водки. Мириам уже не в первый раз напомнила, что доктор запретил ему курить больше двух сигар в день. Ему также было предписано соблюдать диету и не пить больше одного коктейля. Но Макс воскликнул:

— Не сегодня, дорогая, не сегодня! — и достав из нагрудного кармана маленькую коробочку, сунул в рот белую пилюлю.

Пока мы сидели за столом, Макс поведал нам некоторые детали жизни Хаима Джоела Трейбитчера. Он был богатым человеком. Его деловая империя в Америке продолжила ту, что была в Европе. Он спал ровно четыре часа ночью и три четверти часа в течение дня — ни минуты больше или меньше. Едва ли хоть одна ночь проходила без того, чтобы его не осенила какая-нибудь новая схема увеличения богатства. В тридцатые годы в Америке Трейбитчер скупал дома и фабрики, акции и ценные бумаги, и с тех пор все это росло в цене.