Что же до меня самого, то львиной долей удовольствия от своего исследования я обязан Гарри Питту и Роберту Шеклтону из Оксфордского университета. Также я хотел бы выразить благодарность всем тем, кто оказывал мне поддержку при подготовке данной книги к изданию, а именно попечителям Фонда имени Сесила Родса, декану и членам Совета Наффилдского колледжа в Оксфорде, Обществу преподавателей Гарвардского университета, а также Ричарду Коббу, Джону Пламенатцу, Филипу Уильямсу, Крэйну Бринтону, Джонатану Бичеру и Джону Ходжу, которые читали и редактировали книгу на разных стадиях ее готовности. Отдельно следует упомянуть семью Бергасс дю Пети-Туар, которая со щедростью и гостеприимством, которые явно порадовали бы ее галло-американских предков, предоставила мне доступ не только к интересовавшим меня источникам, но и к шато, в котором они хранятся.

Дабы не перегружать текст постраничными ссылками, я сгруппировал их в конце книги, расположив цитаты в том же порядке, в каком они встречаются в тексте. Чересчур длинные названия книг и трактатов XVIII века приводятся в сокращенном виде. Места и даты публикации упоминаемых в книге работ (в том числе и явно вымышленные, такие как «Филадельфия» или «Луна») приводятся так же, как на титульных листах оригиналов; если имена авторов, места и даты публикации не указываются, значит, они не указаны и в оригинале. Орфография и пунктуация приведены в соответствие с современными нормами (за исключением цитируемых названий). Я перевожу французское понятие magnétisme animal (которое нередко сокращалось авторами того времени до magnétisme) как «месмеризм» вопреки мнению одного из современных экспертов, который полагает, что термин mesmérisme вошел в употребление лишь в начале XIX века. На самом деле во Франции 1780‐х годов понятия mesmérisme («месмеризм») и magnétisme animal («животный магнетизм») использовались как синонимы.

Глава 1

Месмеризм и популярная наука

Грандиозный провал «общественного договора» Руссо, который из всех его трудов пользовался наименьшей популярностью у французской читающей публики предреволюционной поры, ставит перед исследователями радикальной мысли 1780‐х годов вопрос: если эта публика осталась равнодушной к одному из величайших политических трактатов XVIII века, то какие же радикальные идеи (и формы их преподнесения), напротив, удовлетворяли ее вкусам? Как ни странно, одной из таких форм стал «животный магнетизм», известный также как месмеризм. В предреволюционное десятилетие месмеризм вызвал огромный общественный интерес; и пусть изначально он не имел никакого отношения к политике, Николя Бергасс, Жак-Пьер Бриссо и другие месмеристы-радикалы очень быстро превратили его в закамуфлированную политическую теорию, во многом напоминавшую учение все того же Руссо. Соответственно, на примере месмеризма представляется возможным проследить, каким именно образом вульгарная смесь политики и причудливых фантазий позволяла писателям-радикалам заинтересовать своими произведениями широкую публику, при этом не привлекая к ним лишнего внимания со стороны цензоров. Чтобы рассмотреть месмеризм с его радикальной стороны, необходимо изучить теорию Месмера в контексте других интересов ее современников, проследить путь развития этого движения и разобраться с характером месмеристских обществ того времени.