Видите, вон там? Наверху шкафа? Полное собрание сочинений Джеймса Фенимора Купера. Библиотечная распродажа. Практически даром отдали.

Я бы не отказалась от чашки чая. Составите мне компанию? О, хорошо. Хорошо. Я что-то совсем разболталась, правда? Довольно странно, потому что человек я более-менее тихий. Угомонилась после нескольких лет супружества. Как я уже говорила, я была счастлива. А это успокаивает. Вот так: тихая женушка Роберта. А теперь, не странно ли, так и тянет поговорить. Не со всяким, конечно. Просто, в вас что-то такое есть… способность к сочувствию, что ли. Я ощутила это, как только вы вошли в дом.

Молока? Сахара? Боюсь, чай у меня только цельный. Не выношу эту двухпроцентную дребедень. Вкус, если хотите знать мое мнение, как у затхлой воды. Говорят, он от настоящего не так уж и отличается, дескать, довольно и однопроцентного, чтобы получить нужный результат. Какой такой результат, хотела бы я знать? Конечно, женщине с вашей фигурой и тревожиться-то не о чем. Хотя, я думаю, как раз те, кому не о чем тревожиться, к ним-то прислушиваться и следует. Без молока? Вот уж не думала. Это решает нашу проблему, вам так не кажется?

Ммм, вкусно. Очень вкусно. Чай меня успокаивает. А вот необходимость продать этот дом выводит из себя - это все равно, что ворошить палкой груду старой листвы - никогда не знаешь, что оттуда выползет, - а чай, что чай? Чай успокаивает. Особенно в такие вот послеполуденные часы - солнце то покажется, то скроется - и все время так как-то, холодновато. Я так беспокоюсь о нарциссах. В прошлом году у меня половина фортиций погибла. Вы только взгляните на эти облака. Ну вот. После того вечера, о котором я вам рассказывала, - вечера, когда в голове у меня мелькнуло сомнение, -  все по-прежнему шло, как обычно, да только обычным-то не было. Я понимала - что-то неладно. Вы уж поверьте мне, понимала. Роберт что-то утаивал от меня. Вы должны понять, Роберт был человеком скрытным. Я это к тому, что в нем сочеталась скрытность и … открытость. Такие качества в мужчине различаешь довольно быстро. Однако это утаивание, эта, эта - неловкость - ну что это? Что-то новое для меня. Что-то у нас переменилось. И это меня тревожило. Он это понимал. Я все еще думала, будто его книга изводит. Он взял отпуск на целый семестр, заставлял себя помногу работать, а дело не шло. Мне он об этом почти ничего не рассказывал. Как всегда у Роберта: все в себе, борись в одиночку. Будь мужчиной! Я знала, он пишет об обычных вещах, американских, - думаю, он и назвать-то ее собирался именно так: «Американские вещи» - привычные предметы домашнего обихода, которые, вроде бы, могли дать представление о жизни американцев в конце девятнадцатого века. Роберт преподавал в здешнем колледже историю, особенно американскую. Я уже говорила об этом? Они ему ничего не платили. Преступление, да и только. Ну, в общем: вещи. Вечные перья, жестянки, крышки от бутылок - он читал и читал о них, надеясь постичь какие-то глубины. Ему хотелось, чтобы все что-нибудь да значило. Ну и, конечно, я думала, будто дело в этом. Я слышала, как в кабинете ерзают по полу ножки его кресла, как сам он расхаживает взад и вперед. Иногда он отправлялся на долгие прогулки или поздно ночью уезжал в супермаркет, разглядывал там целыми часами коробки, банки - так он мне говорил. Я чувствовала, что становлюсь чужой ему. И я, как ни странно это звучит, я начала пить очень много чая.