Доктор Харбинджер не мог сообщить мне все детали скандала, так как университетские власти в то время всячески пытались замять неприятное происшествие, но, насколько я понимаю, Гейдон Каупер во всеуслышание угрожал расправиться с профессором Адльтоном. Однажды он даже стал ломиться к профессору, требуя, чтобы его впустили. Когда же Каупера наконец увели прочь, он обронил странное замечание о том, что благодарность ныне ценится дешево и, как только представится удобный случай, он сумеет отблагодарить не только на словах, но и на деле.

Из этих слов, как мне кажется, можно почти с уверенностью предположить, что Гейдон Каупер имел в виду посвящение, которым открывается книга профессора Адльтона «Древние британские памятники и захоронения» и которое по каким-то неясным причинам вызвало гнев аспиранта…

В этот момент лежавшая неподалеку от нас фигура издала едва слышный стон, и мой друг прервал свой рассказ.

Профессор Адльтон полностью пришел в сознание. Широко открытыми глазами он с каким-то странным выражением пристально всматривался в лицо Холмса. Губы его болезненно искривились, и он с трудом вымолвил едва слышно одно слово:

— Соавторство.

— Соавторство? Но ведь это было бы нелепо, профессор! Вы провели годы, занимаясь раскопками и изучая древние захоронения, тогда как Гейдон Каупер всего лишь ваш ассистент. Кстати, позвольте представиться — Шерлок Холмс. Мы с доктором Ватсоном находимся здесь по вашему делу и защищаем ваши интересы. Прошу вас, дорогой профессор, не пытайтесь отвечать мне. Вы тяжело ранены, и малейшее усилие может оказаться для вас опасным. Будет гораздо лучше, если я продолжу свой рассказ, а вы каким-нибудь знаком покажете, правильно или неправильно я излагаю события. Достаточно будет, если вы просто опустите веки: один раз, если я буду излагать правильно, и два раза, если ошибусь. Вы согласны?

Профессор один раз закрыл глаза, потом снова открыл их, и Холмс тотчас же возобновил свое повествование, обращаясь непосредственно к профессору Адльтону.

— По мнению доктора Харбинджера, последние выходки Гейдона Каупера стали той каплей, которая переполнила чашу терпения руководства. Состоялось заседание, на котором было решено, что молодой человек должен немедленно покинуть колледж. Доктор Харбинджер не мог сообщить мне, кто участвовал в заседании, но я смею предположить, что вы, профессор Адльтон, были одним из его участников. Правильно ли я понимаю, сэр? Прошу вас, подайте знак.

И Холмс, и я, не отрываясь, наблюдали за лицом профессора, но глаза его остались недвижимы и веки даже не дрогнули. Ни один мускул на лице не шевельнулся, чтобы показать, понял он Холмса или иет. Но вот рот профессора искривился, губы задрожали, и по лицу разлилось выражение глубокого страдания. Было видно, что профессор страдает не только от физической боли, но и от глубокой душевной муки.

Немного помолчав, Холмс продолжил свой рассказ, наклонившись к профессору Адльтону, чтобы тот мог отчетливо расслышать каждое слово.

— Мне совсем не хочется огорчать вас, мой дорогой профессор, и поэтому я перейду к краткому описанию последующих событий, которые привели вас к трагической встрече здесь, в Бодмин-Мур, с вашим бывшим учеником Гейдоном Каупером.

Каупер был человеком гордым и заносчивым, и поэтому исключение из Оксфорда больно ударило его по самолюбию. Многообещающая научная карьера рухнула, репутация погублена, и он с основанием или без оснований, но возложил вину за свой позор на вас, профессор Адльтон. Помимо этого Каупер совершенно необоснованно претендовал и на соавторство в вашей книге. Он, несомненно, искал встречи с вами, когда понял, что речь идет о его исключении из Оксфорда. Поэтому теперь единственной мыслью Каупера стало отмщение.

Он принялся ежегодно посылать вам в годовщину выхода книги письма с угрозами и делал это на протяжении пяти лет.