– Куда ты хочешь положить свое подношение Великому и Всемогущему Богу Бела, Покровителю Воров и Защитника Тех, Кто Противится

Закостенелому Закону? – тихо, чтобы не нарушать благоговения ситуации, спросил Гартан.

– Вот сюда, – столь же тихо ответил «вор из Шагравара» и развернул тряпицу, в которую должен быть завернут рубин весом с половину головы лошади.

Гартан еще успел удивиться тому, что рубин подозрительно напоминает обыкновенную шишковатую деревяшку, однако ничего больше он сделать не успел: удар короткой дубинкой по темечку поверг его наземь. Как куль, бездыханный сторож свалился на каменный пол хранилища.

Киммериец огляделся. Вокруг царила полная тишина, если не считать потрескивания редких факелов на стенах сокровищницы. Как он и полагал, дело гроша ломаного не стоило; и зачем этот старик нанял его, не последнего в своем деле вора, для эдакой ерунды?

Конан переступил через тело бездыханного сторожа храма и подошел к посоху Бела: так и есть, обычная палка, наверняка шиш Белу принадлежавшая, разве что с богатой резьбой. Какую, впрочем, на любом углу за три медяка изготовят; и зачем он старику этому понадобился – да еще за двадцать золотых? Да еще с авансом в пять золотых?..

Подобные вопросы лишь мельком возникли в голове киммерийца: в конце концов, ему платят, он исполняет.

Кстати, о золотых.

Конан наклонился над стариком и вернул себе пять монет, которые отдал ему и которые до того дал ему таинственный заказчик. Потом выпрямился. Что ж, дело за малым.

Варвар протянул руку и взял посох, вроде бы (ха-ха!) принадлежащий богу Белу. Взял… И на мгновенье почувствовал, что посох словно дрожит, словно некие грозные силы заключены в простой деревянной палке. Но только на мгновенье. Киммериец снял этот посох с постамента и сунул его подмышку. Хмыкнул на прощанье: двадцать монет за такую ерунду, несмотря на какие-то там проклятия! Мысленно извинился перед бесчувственным сторожем: ты, старик, не виноват, а я всего лишь исполнитель. Двадцать монет – это всегда двадцать монет.

Погасив свой факел в специально для этого приспособленном мятом ведерке возле выхода, Конан вышел из хранилища и был таков.

– С бородатым я встретился, как и условились, на следующий день, в том же трактире «Кровавые кони», – рассказывал варвар Симуру. – Прихожу, а этот уже ждет, сидит как на иголках, бороденку нетерпеливо выщипывает. Меня увидал с посохом в обнимку, так едва на Серые Равнины от радости не перекинулся. Вскочил, чуть кубок свой не опрокинул, ко мне бросился, трясущимися лапами за деревяшку ухватился.

«Эй, – говорю ему, а сам посох за спину прячу, – полегче. Сначала деньги, потом товар».

«Да-да, – шепчет, – конечно…» – Достает из поясного кошеля пятнадцать монет, одна к одной, и мне в ладошку сует.

Ну, а я что? Я деньги взял. Хотя и подумал: коли спереть посох ему кто-то там заказал, так что ж он радуется, будто я ему корону Заморы дарю? Ох, что-то нечисто тут, почуяло сердечко. Но я, дурак, как монеты увидел, так напрочь обо всем забыл. На двадцать-то золотых я полгода буду жить, что твой законник из Второго Мощеного Квартала. Конан помолчал немного. Симур гостя не перебивал – смотрел на купающихся в песке воробьев, однако, по всему было видно, внимал каждому слову варвара.

– Деньги я взял, короче, и посох ему протягиваю, – продолжал Конан. – Протягиваю, а у самого душа на части разрывается. Будто не деревяшку отдаю, а собственную руку на отсечение. Будто приросла ко мне палка эта, Кром бы ее подрал… В общем, бородач посох схватил, шепнул: «Спасибо… брат» и выскочил на воздух. Да споро так, будто годков тридцать разом скинул.