– Итак, прощайте в этой жизни, Вельден, – сказал он, пожимая ему руку. – Прощайте и забудем все, в чем мы виноваты друг перед другом.

– Нет, нет, князь, не прощайте, а до свидания. Я надеюсь, что вы возвратитесь к нам здоровым, – ответил Гуго с лихорадочным волнением.

– Отчего вы были так сухи с Валерией? Она ничего не знает и не могла понять, что злопамятство относилось уже к будущей вдове князя Орохая… А я думал, что она найдет в вас друга.

При последних словах легкая улыбка скользнула по губам Рауля, и он пристально взглянул в глаза Гуго.

– Князь, – ответил тот, теряя всякое самообладание, – поправляйтесь, возвращайтесь сюда и будьте счастливы. Я могу быть вашим другом и другом вашей жены, если вы окажете мне эту честь, но перед вдовой князя Орохая я буду помнить лишь, что рисковал своей жизнью, спасая ее обожаемого мужа и ее счастье, как она дала мне это сейчас понять. А полное счастье, как бы оно не было коротко, в друзьях не нуждается.

Не дождавшись ответа, он поклонился и поспешно вышел.

– Какая железная натура! – подумал Рауль. – Но эта ненависть, конечно, не свидетельствует о равнодушии.

Под предлогом спешных дел Гуго тотчас простился и, вернувшись в Рюденгорф, заперся у себя в кабинете.

Невыразимое смятение волновало его душу. Он видел Рауля и убедился, что смерть уже наложила неизгладимую печать на эту молодую жизнь, которая, угасая, оставляла Валерию вдовой, то есть свободной. При этой мысли кровь закипела в нем, и лицо вспыхнуло. Облокотясь на бюро, он закрыл глаза, и в его памяти возник обаятельный образ княгини, какой он только что ее видел. Эта светлокудрая фея, завораживая его душу, тоже любила его в былое время, но теперь сердце Валерии принадлежало ее мужу, и он прочел эту любовь во взгляде, который, скользнув по нем, остановился на Рауле. При этом воспоминании сердце Мейера болезненно сжалось. «Безумец, – прошептал он вдруг, – я завидую последней радости умирающего, и после восьми лет мучений сердце мое бьется любовью к женщине, изменившей мне и позабывшей меня? Я много виноват перед ней, но она нашла, наконец, покой и счастье, она любит и любима, меж тем как моя жизнь разбита, одинокий, влачу мое бесцельное существование! Нет, нет, прочь призрак прошлого! Вдова князя Орохая должна быть мертва для меня, как была мертва его жена».

По приезде в Ниццу здоровье Рауля, казалось, несколько поправилось, но это мнимое улучшение было недолгим.

Если когда-либо князь мог сомневаться в любви жены, то теперь убедился, что владел ее сердцем. Все мысли, все чувства Валерии сосредоточивались на нем одном. Она ходила за ним, проводила бессонные ночи с такой самоотверженностью и пламенной нежностью, которые может внушить только любовь.

Однажды на прогулке Рауль был обрадован встречей с полковником Буассе, посвятившим его в спиритизм. Пригласив князя и княгиню пожаловать к ним на чашку чая, старик сообщил, что болезнь жены привела его в Ниццу и что дочь его тоже с ним. С тех пор чистые, дружеские отношения установились между обеими семьями. Рауль с полным рвением занялся спиритизмом, и по его просьбе мадемуазель Бартон снова поставила его в сношение с духом его матери. Она любезно предоставила свои медиумические способности в распоряжение больного и с радостью замечала, что такая беседа физически и духовно укрепляла князя.

Раз вечером, когда Валерия, заменяя мадемуазель Бартон, играла с полковником в пикет, дух княгини Одилии был снова вызван. Рауль мысленно спросил мать, справедливы ли его предчувствия и должен ли он готовиться к великой минуте развоплощения. После большого промежутка дух написал:

– «Да, дитя мое, минута твоего перехода в наш мир близка.