Отвесив ей поклон, он развернулся и направился к двери.

Но лишь только он распахнул ее, Сильвер негромко его окликнула:

– Подождите, Чарльз, подождите! Я хочу поговорить с вами.

– Нам более не о чем говорить.

С этими словами он вышел из комнаты, осторожно и плотно притворив за собой двери.

Неспешным шагом пройдя по коридору, он вышел в холл.

Дворецкого здесь не было, но трое дежурных лакеев проводили его удивленными взглядами, когда он прошел мимо, не сказав ни слова.

Столь же неторопливо спустившись по застеленным ковровой дорожкой ступеням, он забрался в фаэтон, и грум поспешно прыгнул на свое место позади него.

Чарльз покатил прочь по подъездной аллее.

В этот миг на верхней ступеньке появилась Сильвер.

Ему показалось, что она позвала его, но он сделал вид, будто не расслышал, и даже отвернулся, чтобы не видеть ее.

Ему по-прежнему было трудно поверить в то, что он только что узнал.

Как такое могло случиться?

Сильвер была красива, очаровательна и, как ему казалось, влюблена в него.

Как она могла унизиться до того, чтобы принять предложение руки и сердца такого непривлекательного зануды, как маркиз, только потому, что он должен был стать герцогом?

У Чарльза возникло такое чувство, словно ему отвесили хлесткую пощечину. Он вдруг понял, что не просто удивлен, а буквально шокирован и пребывает в бешенстве.

При этом он злился не только на Сильвер, но и на себя.

Как он мог, учитывая весь свой опыт, поверить в то, что она любит его и станет ему хорошей женой?

Тогда как на самом деле она думала лишь о том, чтобы обзавестись самым высоким титулом.

А уж кто к нему прилагался, не имело для нее никакого значения!

Для нее самым главным было положение претендента в обществе.

Впрочем, Чарльз сознавал, что в том, что касается женщин, он был и остается идеалистом.

Просто он любил свою мать, милую и обаятельную женщину, которая обожала его отца.

Она полагала, что ее супруг всегда и неизменно прав, и Чарльз не мог припомнить, чтобы его родители хоть в чем-нибудь разошлись во мнении. Если они и бывали не согласны друг с другом, то не в его присутствии.

Будучи единственным ребенком, он считал, что отец и мать избаловали его.

Они вдвоем заронили в его душу убеждение, что поскольку он был их сыном, то превосходил всех остальных.

В учебу в Итоне он вкладывал всю душу, но только потому, что хотел, вернувшись обратно, продемонстрировать родителям знаки отличия, которых добился.

Они были в восторге от тех похвал, которые он заслужил, и не могли скрыть свою радость от того, насколько он преуспел как в учебе, так и в забавах.

И когда в армии его карьера стремительно пошла в гору, он знал, что этим обязан своим родителям.

Он вырос с осознанием того, что должен быть исключительным всегда и везде, потому что был сыном двух таких исключительных людей.

К несчастью, оба они умерли, пока Чарльз служил в армии Веллингтона.

Стылой и промозглой зимой, когда его солдаты мерзли от холода на склонах португальских гор, первой скончалась мать, а вскоре и отец последовал за нею, прямо перед блестящим рейдом Веллингтона из Испании во Францию.

Не могло быть и речи о том, чтобы Чарльз подал прошение об отпуске. Он мог лишь написать своим родственникам.

После смерти родителей Чарльз с особой остротой ощутил свое одиночество, но всегда надеялся, что когда-нибудь найдет ту единственную, которая займет в его душе место матери.

И он был уверен, что нашел такую женщину в лице Сильвер.

Но она оказалась снобом, жадным и алчным, а заодно и указала ему, как плохо он разбирается в людях.

Упрекая себя за поспешность и недальновидность, Чарльз решил, что должен был подождать, пока не обретет настоящую любовь, которую познал, когда был совсем еще маленьким.