Я ни минуты не сомневался, что Карл, честные взгляды которого я хорошо знал, был завлечен своим шурином… Я тотчас же подумал о наших престарелых родителях, которые не выдержали бы такого удара… Что же делать?

Как мне вести себя с ними? Должен ли я их принять, как самых обыкновенных преступников, которых я вовсе не знал?..

Пока я пробовал собраться с мыслями, я заметил, что какой-то простой матрос ходит взад и вперед мимо двери моего жилища, бросая украдкой взгляды во внутренность сада и не смея войти. Я понял, что он хотел говорить со мной. Может быть, он послан арестантами, я поднялся и дал ему знак войти, что он и поспешил сделать. Я провел его в свой кабинет, где мы совершенно могли не бояться, что нам кто-нибудь помешает, там он вытащил из своей войлочной шапки объемистый сверток и передал его мне. Сердце мое страшно билось, свертка хватило бы на несколько часов чтения. Несомненно, я ответил бы несколькими строчками или даже длинным письмом, смотря по тому впечатлению, которое на меня произвело бы это чтение, но в данный момент я не мог знать, к какому приду решению.

— Об этом не беспокойтесь, — сказал матрос, — я получил разрешение на целый день пойти к моему брату, который построил себе ферму здесь, в лесу, и могу, возвращаясь на судно, зайти вечерком к вам.

На мое счастье, некоторые затруднения по расквартированию арестантов заставили отложить их высадку до следующего дня, и я мог спокойно читать письма, которые мне написали мой отец, мать, несчастный Карл, его адвокат и несколько друзей нашей семьи.

Это был один сплошной вопль о невиновности обоих несчастных. Во всем Парижском суде не нашлось ни одного представителя обвинения, который согласился бы взяться за это дело. Познакомившись с документами, представляющими собой один сплошной подлог, специально составленный с целью обвинения, главный прокурор, друг герцога де Жерси, принужден был сам вести это дело. Вопрос шел о том, чтобы спасти Трэнкара от злостного банкротства, а вместе с ним и председателя Законодательного Корпуса, который был сильно скомпрометирован несчастьем своего друга. За последние пять-шесть лет они потерпели громадные убытки на бирже из-за своей безумной игры, платя иногда или получая на одной разнице в курсе от восьми до десяти миллионов. Когда они заметили, что уже почва колеблется под их ногами, то, вместо того, чтобы остановиться, вздумали вернуть свои потери новыми, еще более безумными спекуляциями, но неудачи продолжали их преследовать, — и вскоре они должны были прибегнуть к показанию фиктивной наличности и брать деньги уже из своих депозитивов. Короче говоря, они дошли до того, что им оставалось лишь выбирать: либо симуляцию воровства на пять-шесть миллионов, постепенно производившегося в продолжении восьми или десяти лет их служащими, или же допустить, чтобы Трэнкар шел под суд, что было равносильно бесчестью для целой группы родственных и наиболее влиятельных фамилий, также как и для представителя Законодательного Корпуса. Они остановились на первом, и, конечно, должности, которые занимали Карл и несчастный Дютэйль, немедленно определили выбор.

Они велели тайком переделать свои книги, — и друзья, преданные душой и телом герцогу, так подвели баланс, что в кассе должно было быть 14. 792. 675 франков 35 сантимов, между тем как в действительности там было лишь около четырех миллионов.

Десять миллионов недочета — факт невозможный, хотя бы и для десятилетнего промежутка времени, для таких примерных служащих, за которыми не водилось никаких пороков, которые жили среди доброй семейной обстановки и в довольстве, добытом исключительно лишь своим трудом.