Десять миллионов недочета — факт невозможный, хотя бы и для десятилетнего промежутка времени, для таких примерных служащих, за которыми не водилось никаких пороков, которые жили среди доброй семейной обстановки и в довольстве, добытом исключительно лишь своим трудом. Их обвинили в игре на бирже и, так как Карл, в качестве уполномоченного фирмы «Трэнкар и К0», вел там дела своего торгового дома, а Дютэйлю то же было поручено от имен л герцога, то этого было достаточно, чтобы установить их виновность в том, что они не проводили по исправленным книгам в продолжение десяти лет ни одной из крупных операций, сделанных Карлом для торгового дома, а Дютэйль — от имени герцога, как одного из клиентов банка, — и игра была выиграна!.. Отсутствие в книгах всяких следов об операциях указывало, что последние были сделаны обоими молодыми людьми на их личный счет… И они погибли.

Однако, как я тебе говорил минуту тому назад, все это не прошло так гладко. Эксперт из Французского банка приглашенный сверить книги, констатировал подлог и неправильности в книгах, объявил, что по чести и по совести он должен сказать, что простой осмотр книг, судя по чернилам и манере писать, внушает ему сильное подозрений в подложности самых книг, они производят такое впечатление, как будто все это сфабриковано очень недавно и, не-, смотря на злобу, которой он имел основание опасаться, этот честный человек твердо держался раз высказанного взгляда.

Впрочем, обвинение и так не было обеспечено, сотни раз видели, как Карл, бывавший на бирже со своим патроном, производил самые грандиозные операции на глазах и с одобрения последнего. Но во что бы то ни стало нужно было добиться обвинения, и это было достигнуто тем, что передали все дело в другую сессию суда, где был соответственно подобран состав присяжных. Когда читали приговор, присуждавший несчастных молодых людей к двадцатилетней каторге, в зале суда поднялся целый скандал. Судьи и присяжные были освистаны, а известный банкир Р.. , написал на другой день осужденным письмо, которое он сообщил во все газеты, так что его могла читать вся Франция: «Милостивые государи! — писал он, — я следил за вашим процессом со вниманием, которого он заслуживает. Помните, что когда и как бы вам не удалось уйти из Кайенны при поддержке всех честных людей, в вашем распоряжении всегда два места главных кассиров — без всяких залогов — в наших банках в Лондоне и Вене. В ожидании имею честь уведомить вас, что мною будет выдан чек на какую бы то ни было сумму, при первом вашем требовании в зачет жалования, так как я считаю вас, начиная с сегодняшнего дня, состоящими у нас на службе и пользующимися неограниченным отпуском, с сохранением полного содержания».

— Можешь судить о том впечатлении, какое произвело подобное письмо, написанное одним из величайших финансистов нашего времени. Теперь ты понимаешь, кто это имел такое, несколько странное мужество быть председателем суда в этом весьма печальном деле?

— Признаюсь…

— Это де Марсэ.

— Это невозможно!

— Да, я тоже, как и ты, говорил, что это невозможно, тем не менее это так. Но этого еще мало, когда присяжные и в новом составе, поколебленные непоследовательностью обвинения и многочисленными доказательствами в пользу невинности обвиняемых, казалось, были в нерешительности относительно того мнения, которое они должны будут сейчас высказать, де Марсэ в дьявольски ловко составленной заключительной речи, когда прения сторон были уже закончены, и защита не имела возможности более отвечать, разобрал один за другим все доводы в пользу обвинения и буквально насильно заставил вынести обвинительный вердикт по двум вопросам — о подделке коммерческих документов и затем о воровстве.