— Какого? — спросил старый Гертлю. — Не ты ли сам доказал мне минуту назад, что есть два правосудия: то, которое всегда к услугам герцога де Жерси, Трэнкара и других власть имеющих негодяев, которые ставят ни во что честь и жизнь других людей, когда дело идет о том, чтобы прикрыть собственные злоупотребления и воровство. И другое правосудие, порожденное возмущенной совестью всех честных людей, которые в конце концов сами отправляют функции суда, раз они не могут легальным путем сделать это по отношению к подобным подлецам! Что касается меня, Люс, то мой выбор уже сделан: я стою за честных людей и должен тебе сказать, что употреблю все силы, которыми располагаю, благодаря своему новому назначению, на то, чтобы защитить твоего брата и его товарища от последствий их собственных неосторожностей, а для того, чтобы тебе не, нужно было вмешиваться в это дело, я сам буду сбивать наших агентов со всякого следа, по которому можно было бы дойти и до Карла Лефевра, и до Эрнеста Дютэиля…

— Как! Ты так рассуждаешь и сделаешь это? — вскричал Люс, растроганный до слез подобным доказательством преданности старого полицейского.

— А почему бы и нет, Л юс? — отвечал Гертлю. — Мы — старые служаки, видавшие всякие виды, и зря болтать нам уже не след. Что касается меня, то я здесь вижу только невинно осужденных, твоего отца и мать, умерших от горя, твою невестку, пропавшую вместе с дочерью и оставшуюся без хлеба и без пристанища, и я в этом случае не на стороне правосудия, раболепствующего перед сильными, перед герцогами де Жерси и Трэнкарами. Я стою за правосудие независимое и справедливое, то, которое всецело на стороне твоей семьи и многочисленных жертв, принесенных этими негодяями в угоду своему честолюбию и желанию скрыть свои собственные преступления… Так, решено — мы составим контрполицию и будем выслеживать наших собственных агентов.

— Для этого нужно преодолеть немало затруднений. В высших сферах будут возмущены этим рядом преступлений, совершенных в одну ночь и, при отрицательном результате розысков, может случиться, что де Вер жен будет смещен с должности в сорок восемь часов, а это чрезвычайно осложнит дело.

— Каким образом?

— Эго тайна, которую он не мог мне доверить, но, судя по тем намекам, которые он высказал, я понял, что он находится, хотя и по другим причинам, но в положении весьма близком к нашему, так, как старается свести на нет расследование, предпринятое по приказанию главного прокурора и результаты которого могут повести за собой позор дл одной из самых старинных фамилий нашего аристократического предместья.

— Вот было бы ловко, если бы это дело имело связь с нашим!

— Я, как и ты, предчувствую это… Последние двадцать четыре часа мы живем в атмосфере каких-то тайн, которые совершенно сбили нас с пути, мне же нужно лишь вот что: спасти моего брата и Дютэйля от того ужасного положения, в которое они сами себя поставили, так как, что бы мы там ни говорили, не, ведь, все-таки мы живем в правильно организованном обществе, которое не допускает мести, и, если они попадутся, то эшафот для них неизбежен… И спасти также де Вержена, который дал мне понять, что вопрос о продолжении его службы в префектуре для него почти что вопрос жизни или смерти… А эти три преступления настолько важны как по социальному положению жертв, так и по той обстановке, в которой они совершены, что, если мы не примемся за розыски, то это сделают другие раньше нас, мы не найдем преступников, — другие их найдут. Раз, дело будет направлено к расследованию, — а это случится сегодня, даже ранее наступления полудня, — то они минуют на судебный следователь будет поступать, как ему вздумаете, возьмет помощников, с которыми он обыкновенно работа с и к которым питает доверие и, если он обратится не к нам, то мы будем не в состоянии изменить ход следствия.