Немного повозившись с ключом и засовом, Тони все-таки сумел отпереть ее, и не более тридцати секунд спустя порог переступил Хиггинсон в сопровождении человека в белой форме, толкавшего перед собой инвалидное кресло, где сидел третий, одетый в черные перчатки, толстое пальто с воротником, поднятым для защиты от ночной прохлады, и шарфом, намотанным на шею, в темных очках и широкополой шляпе. О нем самом можно было сказать лишь одно – что он очень стар, если судить по жидким седым волосам, рассыпавшимся по воротнику.
Как оказалось, суждение глубоко ошибочное. Как только дверь закрылась, с кресла вскочил крепко сложенный молодой человек, быстро сбросивший пальто, шляпу, шарф, перчатки и белый парик, оставшись в опрятной спортивной рубашке и темных брюках. Тони с одобрением заметил, что туфли и брюки лжестарика очень похожи на те, что надеты на трупе. Стоя в сторонке, Хиггинсон надзирал за происходящим, пока его приспешники занимались грязной работой. С ловкостью, выдававшей богатый опыт, они выдернули нож, затем облачили труп в пальто. Застегнув пуговицы, бывшего агента ФБР усадили в инвалидное кресло, после чего довершили маскировку. Стороннему наблюдателю показалось бы, что все тот же старик в инвалидном кресле покидает отель после краткого визита.
– Ловко сработано, – с восхищением промолвил Тони. Подавшись вперед, Хиггинсон энергично потянул носом и нахмурился.
– Вы пили.
– Пару глоточков в память о покинувшем нас друге. Не хотите составить мне компанию?
– Я никогда не пью, а если и пью, то не на работе.
– Что ж, а я пью, и к тому же я не на работе. На сегодня моя работа закончена.
– Это вам пригодится, сеньор, – сказал псевдосанитар, с некоторой долей профессионального уважения вручая Тони вымытый и насухо вытертый мясницкий нож, будто в напоминание о том, что они считают его работой.
– Пожалуйста, суньте в мой чемодан, в той комнате. Я не на работе.
– Нет, на работе, – строго заявил Хиггинсон. – Предлагаю вам выпить кофе и немного поразмяться. Негоже, чтобы алкоголь ставил под удар сегодняшнюю операцию.
– Операцию? Ночью?
– Да, я вышел на связь. Встреча состоится в три часа утра.
– Закажите кофе, – тяжко вздохнул Тони.
– Без трех три, – негромко проронил цэрэушник. – Приготовьтесь.
– Да готов я, готов, – пробормотал Тони, уже не в первый раз возжаждав, чтобы все это поскорей кончилось и можно было отправиться в уютную постельку. А еще лучше обратно в Вашингтон, на свою старую работу, подальше от всех этих скверных дел.
– Вот он…
Ровно три. Незапертая задняя дверь беззвучно раскрылась, и на пороге показался мужчина – очевидно, гамбит с незапертой дверью в этих кругах в порядке вещей. Обритая голова, сломанный нос, сабельные шрамы на скулах и выпирающая бульдожья челюсть новоприбывшего выдали его национальность задолго до того, как он раскрыл рот.
– Который из вас специалист по картинам? – сказал он, а вернее, попытался. Но его «из» прозвучало скорее как «исс», «вас» приближалось к «was», а «р» заменял гортанный клекот.
– Ваше имя? – осведомился Хиггинсон, пропустив вопрос мимо ушей.
– Можете звать меня Ганс.
– Или Куртом, так будет куда лучше. Курт Робл, рожден в Гштадте, в Германии, в тысяча девятьсот десятом, вступил в национал-социалистическую партию в…
– Я знаю, что я в вашем verdammte справочнике ЦРУ, так что перейдем к делу, Хиггинсон. Это и есть спец по искусству?
– Он. |