Тарнакский храм, посвящённый Хранителю, не зря почитается одним из красивейших зданий в пределах старого королевства. Тут имеется на что посмотреть - что снаружи, что изнутри. Его ещё называют сорокаколонный. На самом-то деле, колонн было всего двадцать, и Мирдль ненароком задумалась, каких же усилий стоит монахам постоянно полировать камень плит, чем напитывать поверхность, чтобы отражение оказывалось столь ярким - и оправдывало такое необычное прозвище. Она даже присела на корточки и погладила ладонью тёмное прохладное зеркало.

    И ещё одно - где бы ты ни находился, в какой бы точке храма ни стоял, но если сосчитать взглядом колонны (без учёта отражений), то их каждый раз оказывалось девятнадцать. Какая-нибудь одна колонна всегда оказывалась закрыта другими, порождая прямо-таки мистическое ощущение непостижимой тайны. Вон, даже висящая в боковом притворе картина повествует об эпизоде, когда один из захвативших Тарнак графов лично пересчитывает опоры, нумеруя их куском белого известняка...

    Встав, Мирдль осторожно сделала вперёд несколько шагов, всё ещё побаиваясь поскользнуться и самым позорным образом шлёпнуться, испортив напоследок всё впечатление. Уж как отозвались во мнениях жителей города и святых братьев её невинные шалости, она уже заметила - в восторженных и ускользающих взглядах, в шепотках по углам и в открытую, в нахмуренных челах летописцев, уже подбирающих слова и выражения для описания сегодняшнего дня.

    - Рад приветствовать тебя в храме, святая сестра! - приторно-бодрый голос вывел её из раздумий. - Только отчего же босиком, словно кающаяся грешница?

    Мирдль подняла глаза - и гнев ударил ей в голову. Даже глаза на миг сузились, ибо с быстротою молнии она узнала этого святого брата. Его мощную, хотя уже и чуть погрузневшую фигуру, всё так же солидно и по-отечески звучащий бархатистый баритон. Ах, какая встреча... это ведь именно к тебе мать-настоятельница в самый первый раз пинками отправила четырнадцатилетнюю соплюшку, предварительно залив в ту чуть не полкувшина напитка похоти. И это ты всю ночь изгалялся над девчонкой, оставив утром почти бездыханное, покрытое синяками тело...

    - Коз-зёл похотливый... - вполголоса, с ясной улыбкой на устах мурлыкнула Мирдль в эти расширившиеся от изумления глаза - ощущая как сильно и часто забилось её сердце. Вот и свиделись наконец. Долго же я тебя ждала, мерзавец. - Если хоть пятнышко грязи на моих ногах найдётся, своим языком вылижешь, понял?

    Однако розовая девичья пяточка, на пробу показанная не узнавшему её святому брату, оказалась девственно чистой. Ни пыль мостовых, ни птичий помёт и рыбья шелуха порта, ни даже жирная грязь Сенного рынка не осмелились коснуться ног святой сестры.

    - Повезло тебе, мерзавец, - Мирдль мимолётно, снисходительно похлопала по склонившемуся перед нею затылку озадаченного мужчины, коленопреклонённого при виде такого чуда. Да и сопровождающие, с вытянутыми от счастья и изумления лицами тоже принялись молиться, шурша чётками и отсчитывая псалмы.

    Но святая сестра уже отвернулась, плавно и величаво направилась дальше, оставив задумавшегося святого брата. И мало кто обратил внимание, как он постепенно покрывался восковой бледностью - дух его явно пребывал вдали от сих мест. Такое часто бывало, что на человека нисходила божественная благодать и он застывал неподвижно - кто где. И не дело отвлекать, тем более что этот был в сане адепта. Оттого никто и не связал с явлением в храме святой сестры то, что через некоторое время одинокий, предавшийся молитвам и благочестивым размышлениям святой брат рухнул посиневшим лицом на плиты двора, и они так и не затуманились от его дыхания.