Шарп, на его взгляд, перенёс чёрную весть легче, чем Харпер ожидал. И слава Богу.

— Завтра двинемся в Париж. — напомнил Шарп, — Деньги-то у нас есть?

— Я разжился наличными в Лондоне, сэр.

— В Кане наймём лошадей. Ты не дашь мне взаймы некоторую сумму? Хочу отблагодарить мадам Кастино за приют. Отдам, когда смогу. — Шарп нахмурился, — Если смогу.

— Бросьте, сэр, какие между нами счёты?

— Пойдём и вырвем ему глотку! — подвёл итог Шарп.

О Дюко ли он говорил? Харпер не был уверен.

На рассвете они завернули в тряпки оружие и под тёплыми струями летнего дождя отправились в путь. На поиски врага.

Глава 11

Если Вильям Фредериксон и мечтал забыть об унизительном отказе Люсиль Кастино, он не мог выбрать для этого места лучше, чем Париж.

Первые дни капитан не вспоминал о Дюко, поддавшись очарованию древнего города. Красавчик Вильям бродил по площадям и бульварам, рисуя, рисуя, рисуя… В его эскизном блокноте появились Лувр, Нотр-Дам, Консьержери. Впрочем, самой удачной зарисовкой с натуры капитан считал набросок Триумфальной арки. Арка высилась печальным памятником вчерашнего величия Империи, и жёны разбивших рядом бивуак русских солдат вешали сушиться бельё на протянутые меж опор верёвки.

От союзников в Париже было не протолкаться. Русские на Елисейских полях; пруссаки в Тюильри; даже несколько английских подразделений, расположившихся на той самой площади, где слетела с плеч голова гражданина Людовика Капета, бывшего короля Людовика XVI. Поддавшись порыву нездорового любопытства, Фредериксон посетил тюрьму Консьержери. Гид, весёлый парень, хихикая, показал ему подземелье, где приговорённых к казни коротко стригли, чтобы длинные волосы не помешали ножу гильотины. Гид божился, что в Париже половина матрасов набита локонами жертв революционного террора. Ради интереса капитан подпорол тюфяк в снятой им дешёвой меблирашке и к величайшему разочарованию обнаружил, что начинён он конским волосом. Хозяин меблированных комнат полагал «герра Фридриха» отставным офицером императорской армии, одним из тысяч германцев, верно служивших Наполеону.

На другой день после посещения Консьержери Фредериксон познакомился со сбежавшей от мужа женой австрийского сержанта-кирасира. Неделю капитану было не до самоедства, потом австриячка вернулась к мужу, а зелёная тоска — к Фредериксону. Дабы прогнать мысли о мадам Кастино, Красавчик Вильям купил новый блокнот и честно делал наброски Версаля. Хватило капитана ненадолго. Вечером третьего дня он, надравшись, ночь напролёт рисовал по памяти Люсиль. Проспавшись, капитан порвал блокнот к чёртовой матери и занялся, наконец, Дюко.

Документы императорской армии хранились в Доме Инвалидов. Архивариус с кислой миной пожаловался капитану на то, что новая власть до сих пор не удосужилась распорядиться судьбой огромного собрания бумаг:

— Никому мы не интересны.

— Мне интересны. — возразил Фредериксон.

Архивариусу надо было выговориться, а капитан умел слушать и вскоре получил полный доступ к вожделенным пыльным папкам. За три недели он раскопал немало смешного, скандального, чудного, но ничего, связанного с Дюко. Майор будто живым вознёсся на небеса.

Видя в «ищущем бывшего командира герре Фридрихе» родственную душу, к розыскам подключился архивариус:

— Может, вам написать другим сослуживцам?

— Пробовал. — отмахнулся Фредериксон.

В голове капитана забрезжила идейка, глупая идейка, и, если бы пообедавший чесночной похлёбкой архивариус не дышал над плечом, капитан не придал бы ей значения. А так он внезапно вспомнил вслух, что есть один офицер, с которым он не связывался:

— Лассан, по-моему.