Едва ли есть необходимость в детальной аргументации того факта, что гражданское руководство Пентагона относится к военному партнерству с Россией еще более скептично, чем президент Буш, госсекретарь Пауэлл и Райс. Конгресс США никогда не ставил перед собой задачу преодоления препятствий на пути военного сотрудничества с Россией; то же можно сказать и о профессионалах в униформе, почти всю свою сознательную жизнь готовившихся к конфликту с тем, кто внезапно стал сам именовать себя партнером. Общие программы на сегодняшний день сводятся к демонтажу российского стратегического арсенала. Можно ли представить себе главной функцией Министерства обороны России мониторинг оборонных усилий страны для американских ведомств и конгресса?

4. Экономические связи двух стран не заслуживают восторженных оценок. На Россию приходится 1 % внешней торговли США; на США — 5 % внешней торговли России. Инвестиции американских компаний в российскую экономику равны 6 млрд долл. Американцы проклинают правовую систему России; Москва — отсутствие чего бы то ни было, напоминающего «план Маршалла», или целенаправленный допуск российских товаров на американский рынок. Упоминание Китая лишь сыплет соль на раны. Ничто (включая нефть и газ) пока не способно быть подлинной основой двусторонних отношений — ведь рядом нефтеносные и удобные Канада, Мексика, Венесуэла, Нигерия.

Указанные четыре обстоятельства возникли не сегодня и не вчера. Они давно являются частью структуры, психики, менталитета, (не)органических связей. Не разрешив вышеназванных проблем, не только наивно, но и абсурдно петь велеречивые песни с неба падающему партнерству. Прав тот, кто говорит, что российско–американские отношения «сердечные, но бессодержательные». Без надстройки, без базиса — как ни старомодна эта истина. Если Вашингтон будет безостановочно клеймить беспечный русский реформизм, а Москва все более ожесточаться по поводу легкомысленных советов, то финалом станет «холодный мир». Реализм предупреждает: первый же кризис сметет фотографии с улыбчивыми президентами, если две страны не возьмутся за дело серьезно. Как в 1941‑м. Как полагается поступать в ту эпоху, когда Запад демографически превращается почти в исчезающее меньшинство человечества?

ВОЗДЕЙСТВИЕ ПРИМЕРОМ

«Культура, — как формулирует один из ведущих социологов нашего времени И. Валлерстайн, — всегда была орудием сильнейшего». Как и информация в целом. Определяемые Западом современные капиталистические ценности получили преобладающую идейную значимость. «С падением коммунизма, — пишет английский исследователь А. Дивен, — альтернативные модернизации идеологии были попросту элиминированы. Экономические элиты России формируют мощный классовый интерес в мирном поддержании мировой рыночной экономики».

Привлекательность страны–лидера создает проамериканскую элиту. Становится ясным, что глобализация — это одновременно распространение американского влияния, в том числе и культурного. Как признают американские исследователи Р. Каган и У. Кристол, «современная международная система построена не вокруг системы баланса сил, а вокруг американской гегемонии». В начале XXI века все более проявляет себя то, что в США получило название soft power — идейно–культурное воздействие на внешний мир. Как объясняет Дж. Най: «Непрямолинейный путь приложения силы. Страна может достичь желаемых результатов в мировой политике вследствие того, что другие страны хотят следовать по ее пути, подражать ей, восхищаться ее ценностями, имитировать ее пример, стремиться достичь ее уровня процветания и открытости.