Презрительно протянул: – «Так не быва-а-ет»… Сейчас нам с тобой объяснят, как «бывает», теоретик!
Шарапов сидит нахохлившись, на желтом пергаментном лице резко обозначились морщины. Он крепко сцепил пальцы, руки тяжело лежат на столе, и смотрит он куда-то вбок. Тихонов тоже уставился в пол.
– Да-а, дела… – говорит Шарапов. – Как же это ты, Тихонов?
Ответа он, видно, не ждет, понимает, что отвечать тут нечего.
– Значит, говоришь, подъезжает Демидов к Самотеке, а впереди Гавриленки автобус?
– Гавриленки, – сумрачно подтверждает Стас. – У светофора перед строящейся эстакадой задержался.
– Ну и?..
– Ну и выскочил из этого автобуса Длинный, сел на один рейс раньше, наверное. Демидов его сразу узнал, а что поделаешь?
– А ты-то где же был?
Стас зло глянул на Савельева, сидевшего с невинным и даже чуть сонным видом на диване:
– Да вот, как на грех, закрутился тут с экспертами…
Савельеву стало неловко. Он тряхнул ярко-рыжим чубом:
– Я за ним выходил, товарищ подполковник. К демидовскому автобусу. Кто ж его знал, что он к Гавриленке сядет?
– А-а, – протянул Шарапов. – Значит, не сдержал он обещания-то?
– Какого обещания? – опешил Савельев.
– Ездить только рейсом двадцать тридцать семь…
Савельев покраснел тяжело, пятнами. Лучше уж помолчать. Стас что-то шептал себе под нос, загибал пальцы, потом вдруг сказал:
– Никуда он не денется. Сегодня не взяли – завтра возьмем… Раз он тут крутится…
– Да-а? Завтра возьмем, говоришь? – протянул Шарапов. – А может, через недельку возьмем? – Неожиданно разозлился: – Адресочек знаете?
– Какой? – спросили разом Тихонов и Савельев.
– Гарнизонной гауптвахты. На случай, напомню: Семеновская, двадцать шесть.
– Я, между прочим, недельку там с удовольствием отдохнул бы, – едко сказал Стас.
– Правильно, молодец. Сделал дело – отдыхай смело.
– Да ну, Владимир Иваныч. Сказал – возьмем, значит – все.
– Ну-ну, – покачал головой Шарапов.
В кабинет заглянул дежурный:
– Тихонов здесь, Владимир Иваныч? Ему телефонограмма из Ленинграда.
Стас поднялся с дивана, подошел к дежурному, взял листок. Прочитал.
– Панкова действительно была в Ленинграде, – с удивлением сказал он. – Из ЛУРа сообщают, что мать ее хронически больна. Только что Панкова выехала московским поездом…
Шарапов подумал. Сказал:
– Встретишь ее на вокзале. Привезешь сюда.
Помолчал, потом, растягивая слова, добавил:
– Я думаю, она много чего рассказать может. В лоб не начинай, за жизнь побеседуй… Длинного завтра найди…
– Ну…
– Без «ну». Найди – и точка.
Тихонов еще раз внимательно перечитал телефонограмму, посмотрел в темное заиндевелое окно.
– У нас с тобой, Савельев, есть еще около девяти часов – надо успеть.
– Чего успеть?
– Найти Длинного.
– Ты что, шутишь?
– Самое время. У тебя дома есть телефон?
– Нет. А что?
– Тогда звони к себе в отделение, скажи, чтоб к жене кого-нибудь послали – предупредить. Дома только завтра будешь, – сказал Стас, достал из стола чистую бумагу и стал писать что-то в столбик. Потом поднял голову, задумчиво посмотрел на Савельева. Оперативник дремал на стуле. Почувствовав взгляд Тихонова, встряхнулся, зябко поежился:
– Стас! А Стас, есть очень хочется…
– Сочувствую. |