Тихонов устало вздохнул и стал собираться домой.

«…Для комплексного химико-баллистического исследования представлены три объекта:

№ 1 – три патрона калибра 5,6 мм, изъятые у подростка Гафурова.

№ 2 – одна пуля калибра 5,6 мм, извлеченная из дерева по протоколу от 23 февраля 196* г.

№ 3 – одна пуля того же калибра, послужившая причиной смерти Аксеновой Т. С.

…На основании результатов химико-баллистического анализа, приведенного в исследовательской части настоящего заключения, экспертиза приходит к следующим выводам:

1. Пули, взятые из объектов 1 и 2, абсолютно одинаковы по форме, твердости, весу и химическому составу и являются изделиями одной производственной партии.

2. Пуля, обозначенная как объект № 3, по твердости и химическому составу отличается от объектов №№ 1 и 2. С учетом особенностей технологии изготовления патронов можно категорически утверждать, что объект № 3 не относится к партии изделий, к которой принадлежали объекты №№1 и 2.

Эксперты Шифрин, Варламов»

Тихонов отложил в сторону заключение экспертизы. Так, ясно. Похоже, что мальчишки здесь ни при чем: у них другие патроны. Если бы еще иметь уверенность, что Муртаза действительно стрелял по птице… Но этого патрона нет, и он безвозвратно потерян. Смешно получается: пока что все, кого мы подозревали, невиновны: Панкова, Казанцев, Муртаза… Кто же преступник? И где он?..

Тихонов сидел за столом, опершись подбородком на сцепленные ладони, смотрел бессмысленно в окно… «Остается минимальная надежда на винтовку. Может быть, удастся найти владельца и начать разматывать от него новую версию. Все старые можно считать исчерпанными. Врач Попов, Лагунов, Козак, Муртаза. Поиски людей, которые могли попасть на лестницу гостиницы, ничего реального не дали. Дальше искать негде. Нет следов. Вернее, не видно их. Следы должны быть, не может быть, чтобы убийца не оставил никаких следов. Ах, если бы можно было поговорить с Таней! Ведь она наверняка незадолго перед смертью уже все знала. Возможно, догадывалась, что ее хотят или могут убить. Или нет? Она не ребенок – наверняка бы заявила. Может быть, один из многих людей, с которыми я разговаривал, десять дней назад брал ее на мушку. А она шла спокойно, не знала. Вот оно: чужая душа – потемки. Не влезешь. Это тебе не Козака шерлокхолмсовскими фокусами удивлять. Скоро придется поехать к матери Тани и сказать: «Следствие по делу приостановлено из-за нерозыска преступника…» Зря ты живешь на земле. Ты ничего не созидаешь, ничто не рождается в твоих руках. Ты ешь хлеб за то, что бережешь людей от выползней. Не уберег. Выползней не нашел, не раздавил каблуком. Ушли обратно, скрылись… и снова придут – убьют, разорят, опаскудят. А что делать? Ну не виноват я! Не могу я рассматривать незримое, не могу ощущать бесплотное. Ведь я человек только, и я исчерпал все свои возможности. У меня мозг болит, как будто я выжал его рукой…»

Тихонов потер ладонями лицо, встал, походил по кабинету, подошел к окну, сел на подоконник. Из-под стекла поддувала холодная, тонкая, как лезвие, струйка. Снег, снег. Скорее бы весна, что ли! Тихонов повернул к струе воздуха разгоряченное лицо, закрыл глаза. «Условимся, что преступник попал в круг моего поиска. Проскочить мимо него я мог по двум причинам: абсолютная маскировка или меня подвела проклятая заданность восприятия, аксиомы несчастные. Надо научиться в работе ничего не воспринимать заранее как неоспоримый, безусловный факт. У всякого факта может быть тьма интересных нюансов. А ведь кто-то же говорил с Таней вечером в понедельник. Во Владыкино ее, совершенно ясно, заманили. Но кто? Каким способом? И самое главное – зачем? Нет, стой, стой, снова сбился с мысли.