На тропе стоял Хейд. Впервые чудовище распрямив спину показалось перед северянином во всей красе. Чувство брезгливости поднялось в горле Харека и он хотел было опустить Метелицу на землю, чтобы достать меч, как Хейд сделал вперед один осторожный шаг и зашипел:

— Отдай ее мне! Я донесу знахарку к Руадану! Отдай! — и протянуло страшные когтистые руки.

Харек сделал шаг назад. Под ним закачалась бездна. Море запело что-то тяжелое и заунывное. Ветер в деревьях присел на ветви и посмотрел вниз, забыв о том, что стоило собрать последние желтые листья. Кажется, вся природа ожила и теперь следила за тремя людьми, один из которых уже поставил свою ногу на грань.

— Я успею, — зашипел Хейд, — Я быстрее. Поверь мне. Я — Желан!

Харек медлил, не решаясь.

— Отдай! — снова попросило чудовище. Золотые глаза посмотрели на северянина и Харек не увидел в них той, прежней злобы. Он не мог понять, как Желану удалось взять верх над душой колдуна, но не верить своим глазами он не стал.

— Хорошо, — согласился он и протянул Метелицу в жадные руки Хейд. Тварь схватила девушку резко, но при этом со всей осторожностью, а сердце Харека словно на мгновение остановилось, когда княжич заглянул в белое лицо девушки и в один легкий прыжок взлетел вверх. Только ветви задрожали под тяжестью двух тел, да согнулись вершины, когда чудовище поспешило сперед, прыгая с немыслимой скоростью и преодолевая огромное расстояние единым прыжком.

Харек перевел дыхание и поспешил к тропе. Ему предстояло еще добраться до дома Руадана и единственное, о чем он сейчас молил Богов, чтобы Хейд успел, а старик смог помочь.

Шторм застигший корабли Вальгарда не прошел для них бесследно. У ладьи Бёдвара, которую более счастливый корабль вождя тащил на буксире, оторвало мачту и теперь лишь острый рваный осколок ее торчал над палубой. Но и ладья самого Вальгарда без повреждений не осталась. Были порваны большая часть снастей, а залатанный уже наспех широкий парус свистел на ветру и давал слабую тягу. Бёдвар, перебравшийся на судно к другу, мерял палубу широкими шагами и досадовал на то, что приходилось возвращаться домой. Шансов на удачу, после такого ненастья, оставившего их без части дружины и почти без способности нормально передвигаться по морю, были ничтожны, и он и Вальгард это прекрасно понимали, как осознавали и то, что вернувшись в Стонхельм уже вряд ли до начала весны смогут покинуть его. Хотя не особо и переживали. Голод никому не грозил. Запасов еды хватало, амбары стояли полные, в хлеву много скота, кур и гусей немеряно. Запасы копченой рыбы в этом году радовали, как никогда, а сыры удались на славу. Всего хватало, только не было того чувства, что остается у мужчины после боя, когда понимаешь свою силу, чувствуешь себя властелином мира, победителем и возвращаешься домой упоенный собственной значимостью. Вальгарду не хватало именно этого. А дома его ждала зима и скука, до самых первых теплых дней, когда на воду снова спускали корабли и можно было отправляться в поход. Но выбирать не приходилось и вождя мрачно взирал на море, разливающееся насколько хватало глаз.

— Может, это и к лучшему! — сказал Бёдвар.

— Это вряд ли! — ответил Вальгард со вздохом и рванул тунику на груди. Она и так уже держалась на ладан после шторма. Вождь без сожаления вышвырнул ее в море, а сам занял одно из мест на скамье гребцов. Бёдвар проследил за ним взглядом и улыбнулся. Он всегда верил в судьбу и если она решила, что им надо вернутся, значит, это действительно было правильным.

Придерживаясь береговой линии, ладьи медленно, но верно, приближались к своему дому.

Желан поднимался на утес.