— Захочешь, — зло усмехнулся он, и Вейя ощутила, как его трясёт всего, будто в лихорадке, и как дико пышет жаром вздымавшееся в тяжёлом вздохе тело. — Захочешь со мной.

Веяй, видя, ка злой огонь распалялся по широким зрачкам глаз всё гуще, сглотнула, желая одного — чтобы пустил её

— Отпусти, мне больно, — прошипела Вейя, дыша часто.

Далебор сощурил с сомнением глаза, ослабил всё же хватку, Вейя выдернула руку, немедля к двери ринулась.

Глава 20

Вбежала в горницу, да едва не споткнулась, как упёрся в Вейю взгляд князя. Вейя невольно коснулась волос, поправляя плат, но уже и не спрячешься — поймал её взгляд испуганный Годуяр. Пошла быстрым шагом к светлице, где постелена была для неё постель. Благо тут горел один светец — он тускло освещал мощные серые брусья стен и лавки, которые ещё пустовали. Вейя в полумраке опустилась на шкуры, касаясь губ пальцами, что пылали нещадно. Её и не целовал ещё ни разу никто, и такой ласки ей вовсе не нужно. Видно, злой дух какой в сотника вошёл.

Дрожь билась в теле, но злость постепенно вытесняла испуг. Годуяр теперь неизвестно что подумает. Совсем Далебор осмелел. Теперь как от него отвязаться, чтобы не преследовал её да не караулил? Только рядом с Годуяром держаться. А возьми Далебор и впрямь её попроси — что тогда? По телу даже холод прокатился. Нет, не осмелится он, коли до сих пор не просил — остерегается.

Вейя стянула с головы намитку, прислушиваясь к голосам: и не собирались униматься, видимо, до ночи глубокой будут сидеть. Всё же пыл сотника нужно как-то окоротить — Вейя пожалела, что убежала сразу, нужно было на место его поставить, а она сбежала, только ещё больше ему руки развязывала, теперь почует над ней свою силу.

Раздевшись не спеша, оставшись в одном исподнем, легла на лавку, укрылась шкурами чуть ли не с головой, слыша, как гудит горница, да всё же стало жарко — пришлось скинуть с себя укрытие. Всё смотрела на огонёк, что тлел на окне, и мысли разные, что клубок путались. Усталость пути да переживание сильное постепенно утянули Вейю в сон, уже через толщу дремоты она слышала, как вернулись дочери старосты, хихикая и перешёптываясь — вон сколько ныне впечатлений. Разлеглись по своим лавкам, ещё долго не унимаясь. А после и они стихли, и Вейя смогла погрузиться в зыбкую топь.

***

Проснулась она от топота да негромких переговоров домочадцев.

— Тише вы! Всех перебудите, сороки неуёмные, — знакомый уже строгий голос женщины прошелестел ветерком по светёлке, мягко ложась на Вейю.

Открыв глаза, уставилась взором в белёную стену печи, сухим мелом пахло от неё. Вейя вспомнила, где она, пошевелилась, повернувшись на другой бок, скидывая с себя шкуры. Бродица, поставив на стол кувшин, положив рядом завёрнутый в рушник пирог, встретила Вейю приветливый улыбкой.

— Как спалось на новом месте? — спросила ласково, прошла к полати и сняла деревянные плошки.

Вейя глянула на дочерей Бродицы. Ещё в исподних одна другой косу плела, они ничем почти не отличались друг от друга, разве одна та, что плела косу, была чуть округлей, степенней, другая — та, что младше — фигурой тоньше и веснушек, как брызги искр, на щеках больше. Старшая посмотрела на Вейю, оглядывая незнакомку любопытно, когда та поднялась с лавки.

— Хорошо спалось, спасибо, — поспешила ответить Вейя хозяйке, потянувшись и зевнув в ладонь.

— Садись, раздели с нами трапезу, что боги дали.

Вейя не стала отказываться, да и как? Негоже обежать тех, кто под своим крыло приютил.