— Вы льстите мне, — заметил граф, улыбаясь.

— Ей-Богу, нет, говорю, что думаю. Если вы согласны, мы не расстанемся, по крайней мере, пока я не сквитаюсь с вами и в свою очередь не спасу вам жизнь.

Граф протянул ему руку.

— Благодарю, друг мой, — сказал он с чувством, — я принимаю ваше предложение.

— Значит, по рукам! — весело вскричал охотник, пожимая руку графу.

Условие было заключено.

Меткая Пуля сперва привязался к графу из чувства благодарности, но вскоре стал относиться к нему с отеческой любовью. Однако он все-таки не понимал молодого человека, который всегда поступал, точно он находился во Франции, и то и дело своей смелостью и решительными действиями опровергал весь опыт охотника относительно индейцев.

Дошло до того, что канадец, суеверный, как все примитивные натуры, стал подозревать, что жизнь графа как будто заговорена, так часто он выходил целым и невредимым из положения, где всякий другой неминуемо должен был погибнуть.

Разумеется, ему уже ничего не казалось невозможным с подобным товарищем, и самые поразительные предложения со стороны графа он находил очень простыми и естественными, тем более что всегда по какой-то непостижимой случайности и против всякого ожидания успех венчал все его предприятия.

Индейцы словно сговорились между собой отказаться от борьбы с ними и даже избегать встречи. Если порой они попадались им на глаза, то к какому бы племени не принадлежали, они рассыпались перед графом в изъявлениях уважения и в разговорах с ним обнаруживали страх и вместе с тем любовь, которую охотник тщетно силился уяснить себе, а между тем никто из краснокожих не хотел, а может быть, и не мог ничего объяснить ему.

Такое положение вещей продолжалось уже полгода, когда мы застали трех человек, сидящих за завтраком на берегу Миссисипи.

После этих объяснений, необходимых, чтобы понять дальнейший ход событий, мы вернемся к нашему рассказу.

— Что это? — спросил граф, сбивая ногтем пепел со своей сигары.

Меткая Пуля вскочил, скользнул в кусты, посмотрел с минуту и небрежно вернулся на свое место.

— Ничего, — сказал он, — два каймана возятся в иле.

— А! — отозвался граф.

Наступила минута молчания, во время которой охотник прикидывал в уме длину тени, отбрасываемой на землю деревьями.

— Уже за полдень, — наконец сказал он.

— Вы полагаете? — спросил молодой человек.

— Не полагаю, а знаю точно, граф. Де Болье сел.

— Любезный друг, — обратился он к Меткой Пуле, — сколько раз я просил, чтобы вы не называли меня ни графом, ни господином де Болье, мы здесь не в Париже, черт возьми!

Не в Сен-Жерменском предместье! Какой смысл уединяться среди этой величественной природы, если аристократические титулы преследуют меня даже здесь? Что Ивон величает меня сиятельством, это понятно, он старый слуга и отделаться от укоренившейся привычки ему чересчур трудно. Но вы же совсем другое дело, вы — мой друг, мой товарищ. Называйте меня Шарлем или Эдуардом, как заблагорассудится, но отбросьте, пожалуйста, все титулы, разговаривая со мной.

— Хорошо, — ответил охотник, — я постараюсь, граф.

— Опять, черт возьми! — вскричал молодой человек со смехом. — Вот что надо сделать: если вам так трудно звать меня по имени, то называйте меня тем прозвищем, которое дали мне индейцы.

— О, как можно! — вскричал охотник.

— Какое же прозвище дали они мне, Меткая Пуля? Признаться, что-то я не припомню.

— Я никогда не осмелюсь, граф…

— Что такое?

— Эдуард, я хотел сказать.