— Точно ничего не случилось?

Алан плюхнулся в кресло и потер лоб.

— Вчера случайно столкнулся с одним старым знакомым, который наговорил мне гадостей. Ничего особенного, случайная встреча, но настроение испортилось. А сегодня поехал обратно — скользко, туман… Чуть не столкнулся с каким-то придурком. Три часа напряжения, голова разболелась, не знаю даже, как добрался… И мне так захотелось тебя увидеть… Прости, что разбудил. Но я успел соскучиться…

Дорис улыбнулась и, высвободив руку из-под одеяла, кое-как пригладила волосы. Эта трогательная попытка прихорошиться настолько умилила Алана, что он быстро поднялся и поцеловал Дорис в макушку.

— Есть хочешь?

— Нет. — Он сел рядом с ней и глубоко вдохнул запах ее волос. Потом скользнул губами вниз по виску, по щеке…

— Знаешь, — слегка задыхаясь, произнесла Дорис, едва только он оторвался от ее губ после восхитительного долгого поцелуя, — ты просто идеальный мужчина. Другой бы на твоем месте после трех часов, проведенных за рулем, стал бы выпрашивать или горячий завтрак, или банку холодного пива, — она подняла руки, чтобы ему было удобнее стащить с нее футболку, — или заводить долгие рассказы о том, как паршиво его обслуживали в гостинице…

— Еще успеется, — пробормотал Алан, — воскресенье длинное. Впереди целый день. Мои рассказы еще успеют тебе надоесть.

— Главное, что это никогда не надоест, — шепотом ответила Дорис, ловкими пальчиками помогая ему расстегнуть пуговицы на рубашке, — мне так хорошо с тобой… Знаешь, милый, пока тебя не было, я постоянно с тобой разговаривала. Сказать, как я тебя называю? Мое сладкое сердечко!

Если бы кто-нибудь из знакомых Алана сообщил ему, что получил от подружки подобное прозвище, Алан, всегда считавший себя желчным интеллектуалом, презирающим слезливые дамские сантименты, захлебнулся бы собственным сарказмом. Но сейчас он почему-то был просто счастлив.

В слабом утреннем свете тело Дорис отливало перламутром. Она прочирикала нечто нечленораздельное о своем нежелании простужаться, и Алан накинул на них обоих одеяло. Вчерашние события, сегодняшняя безумная поездка, недавние передуманные мысли казались расплывчатыми и не вполне реальными — как связный, но уже полузабытый сон.

— И это все ради меня одного?

Дорис радостно захихикала и чмокнула его в щеку, после чего немедленно принялась стирать с нее помаду.

— Да уж, милый, может, и стоило пригласить еще неразлучную парочку твоих аспирантов. Они так прожорливы — ты никогда не замечал, сколько пирожков с мясом и с яблоками они съедают в течение дня? Не меньше десятка каждый. А то нам вдвоем этот ужин не осилить.

— Нет уж, милая, обойдемся без них. — Алан привлек Дорис к себе. — Ты сегодня чертовски хороша. Слушай, тебе совсем не обидно, что на такую красоту никто не сможет полюбоваться?

Не говори глупости. Как это «никто»? Я ради тебя старалась. Правда, правда! Алан, знаешь, где бы ты точно не смог работать? Во внешней разведке. Тебя оттуда прогнали бы за излишнюю мнительность: ты не верил бы ни одному донесению наших агентов, бесконечно проверял бы их и перепроверял, а в итоге довел бы мир до ядерной катастрофы… Вот только с туфлями я перестаралась — на таких каблуках мне долго не продержаться. Зато могу дотянуться до твоего носа, видишь? А когда дарить тебе подарок, сейчас или в полночь?

При упоминании о подарке Алан слегка занервничал.

— Давай подождем до полуночи. Все-таки Рождество еще не наступило.