— Знаешь, Алан, я никогда не простила бы тебя, если бы ты обвинил меня в том, что я связалась с тобой по карьерным соображениям. К счастью, у тебя хватило ума не сказать мне ничего подобного. Но ведь ты наверняка и об этом думал?

— Нет, — мгновенно ответил Алан, остановившись. Ее силуэт, чуть подсвеченный неверной синевой уличных фонарей, расплывался на фоне черной стены. — Эта мысль не пришла мне в голову. Я недостаточно умный.

Несколько секунд они молча стояли в темноте друг напротив друга. Алан не двигался с места, впитывая почти физическое ощущение близости ее тела, тепла ее дыхания. Ему казалось, пространство между ними так сгустилось, что сейчас в нем проскочит искра. Дорис не выдержала первой: отступив на шаг, она одним небрежным движением скинула пальто и направилась в гостиную. Она уже протянула руку к выключателю, но Алан, оказавшийся рядом, не позволил ей включить свет.

— Дорис!

— Эй, что ты делаешь?

— Ты знаешь, что я делаю… Я так истосковался…

— За один день? Я еще не сказала, что простила тебя…

— Так скажи…

— А кто называл меня чертовой курицей?

— Не тебя, девочка моя, я обобщал…

— А кто орал, чтобы я не смела демонстрировать голые плечи?

— Помолчи, милая… Это кнопка или крючок?

— О боже, ну, погоди…

— Я не хочу ждать…

— Ну не здесь же…

— Почему не здесь? Черт, кто тут поставил этот стул…

— Здесь же неудобно…

— Удобно…

— Так у кого из нас примитивный переизбыток стероидных гормонов, великий аналитик?

— Помолчи же хоть минуту… Эта штука не расстегивается…

— Осторожнее, не тяни с такой силой, ты мне руку сломаешь…

— Не сломаю… Господи, как я тебя люблю… Как люблю…

— Алан… Ты дьявол!..

Маленькое университетское кафе имело надежный иммунитет от неистовствующей снаружи любовной лихорадки. Здесь круглогодично царил степенный аромат черного кофе. Ни о каком соперничестве благоуханий и речи быть не могло: стеклянная дверь на улицу плотно закрывалась, и волны весеннего безумства сюда не докатывались.

— Я уже несколько дней замечаю, — прошептал Алан, перегнувшись к Дорис через столик, — что она как-то странно на меня смотрит. Будто в чем-то подозревает.

Дорис чуть повернула голову и покосилась в сторону секретарши Донована, сидящей неподалеку. В ее кошачьих глазах заплясали черти.

— Ты ведь по милости этой дамы устроил февральское светопреставление?

— Их было две, я же говорил.

— Не сомневаюсь, что основной рассказчицей была эта ведьма. Для нее самая большая радость в жизни — перемыть кому-нибудь кости. Других радостей у нее нет: кому она нужна — стареющая уродина, у которой величина и форма подбородка соответствуют величине и форме бюста.

— Дорис, ты сейчас уподобляешься ей.

— Она на днях в милой дамской беседе заметила, что служебные романы, как правило, ни к чему не приводят и со временем либо начинают тяготить обоих, превращаясь в унылую рутину, либо заканчиваются взрывом, когда один партнер должен стремительно ретироваться не только с глаз другого, но и с места работы. Все это произносилось с нажимом — как бы в сторону, а на самом деле специально для меня. А я, глядя ей прямо в глаза, ответила: когда ваш партнер — восхитительный любовник, способный удовлетворить женщину с самыми высокими сексуальными запросами, можно и рискнуть.