— Эта штука уже там? Как вам это удалось? Я ничего не почувствовал.

Джессика засмеялась.

— Ловкость рук! Вот одну проблему мы и решили. Если вы полностью мне доверитесь, то и со вторым глазом разберемся.

Патрик покачал головой:

— Ну хорошо… Давайте попробуем.

— Только спокойно. Посмотрите в сторону… А теперь наверх… Все. Конец вашим мучениям.

— Поразительно… Я думал, эти девочки меня доконают. Почему вы раньше не приходили?

— Ну… Я выполняю работы определенного рода, а первичный грим по готовым эскизам накладывают другие. Просто за каждым из нас закреплены свои обязанности. Вы же понимаете, исполнителей много, мы переделываем лица десятки раз на дню…

— Работы определенного рода — это, наверное, самые трудные?

— Можно сказать и так.

— А если я попрошу, чтобы мной занимались именно вы? Поймите, это не каприз, но ежедневно терпеть такие мытарства…

— Я буду вами заниматься в конкретные моменты съемок. Что касается линз… Хорошо. Я попрошу девочек каждый раз звать меня.

— Спасибо! Большое спасибо. Как вас зовут?

— Джессика. Джессика Блайт.

По большому счету, Патрик был ничем не лучше и не хуже других, и когда он вел себя нормально, то казался вполне симпатичным. Джессику бесила одна его идиотская черта: время от времени он начинал изъясняться в невыносимо-приторной манере, и тогда у нее появлялось желание стукнуть его по голове. Вероятно, опыт подсказывал Патрику, что выспренный слог больше впечатляет «девушек из обслуги». Но Джессика знала себе цену и порой даже жалела беднягу, наивно полагавшего, что вызывает у нее благоговейный восторг.

Когда она поочередно припудривала и подкрашивала латексный ожог (от раскаленной кочерги) на Щеке Патрика, он шепнул, что хотел бы раствориться в этих сладостных прикосновениях. Джессика сдержанно приняла это к сведению, тогда она, низко склонившись, тонировала его височные впадины, создавая эффект «изможденного лица», он заявил, что счастлив наслаждаться созерцанием ее изумительных глаз. Тут Джессика задумалась, где она все Это уже слышала, и вспомнила: подобным образом вещал Том в пресловутом газетном интервью. Впрочем, следовало отдать должное профессионализму Патрика: даже самые витиеватые фразы он произносил прочувствованно и естественно. Коль скоро других явных недостатков — помимо сахарного словоблудия — у него не наблюдалось, этот можно было и простить.

В ночь с субботы на воскресенье ее разбудил телефонный звонок. Она несколько раз повторила «алло», однако ответа не последовало. Джессика отчетливо слышала очень далекие голоса, смех и приглушенные звуки музыки, но сам позвонивший молчал. Она почувствовала, как ее сердце прыгнуло куда-то в горло.

— Том, — сказала она тихо, — это ты? Том!

Раздался какой-то шорох, скрип, и связь прервалась — все звуки исчезли. Джессика положила трубку, упала навзничь на подушку и медленно произнесла, глядя в черноту:

— Это был ты. Не нашел что сказать? Язык отсох? Ну и черт с тобой. Жаль, твои няньки не прикончили тебя еще в детстве. Воду ему на голову вылили… Лучше бы на твою тупоумную голову прожектор уронили. А еще лучше не на голову, а на другое место. Ненавижу тебя.

Спустя пару дней Кайли все же вытащила Джессику за покупками. По дороге она болтала без умолку, перемежая очередные киносплетни информацией о тех восхитительных вещичках, которые она присмотрела.

— …Коротенькая мягчайшая кожаная юбка с широким поясом, а к ней то ли туфельки, то ли ботиночки с перепонкой — нечто среднее, на плоской подошве. Джесси, вот увидишь, словно специально для тебя делали.