— Соскучилась, говоришь? — немного сипло переспросил Сашка. — Занятно, занятно. Но, сдается мне, у вас есть с кем развлечься…

Следователь кивнул в сторону «Волги» Кострова.

— А, это… — Я легко махнула рукой, хотя беспечность, признаюсь, далась мне с трудом. — Это Катькины приятели. Заехали как-то неожиданно. Сам понимаешь, печки-лавочки, беседы-воспоминания… Мне с ними неинтересно, вот я и ушла. Заодно, думаю, и тебя встречу.

— Приятели, значит. Так это здорово! Это их, что ли, Катька так испугалась? Меня с работы сорвала: мол, приезжай срочно, у нас тут подозрительные личности пытаются в дом проникнуть. Не признала, должно быть, друзей-то своих? Что ж, бывает.

Я сокрушенно кивнула: забывчивость простительна возвышенным натурам, а в том, что Катерина — натура возвышенная и широкая, никто и не сомневается.

— Ну, пойдем знакомиться с гостями. Отвори, Александра, калитку, — велел Сашка. — Ты вон посинела уже от холода.

Насчет холода Сашка попал в самую точку, но возвращаться в дом было никак нельзя, потому я калитку отворила, но следователя не впустила, а вместо этого сама шагнула ему навстречу и невнятно залопотала:

— Э-э… Понимаешь… Тут такое дело…

— Что еще? — нахмурился Александров.

— Катька просила не мешать… — промямлила я первое, что пришло в голову.

Кажется, мне удалось второй раз за последние двадцать минут удивить Александрова. Только сейчас Сашка справился с удивлением намного быстрее и не без изрядной доли подозрительности поинтересовался:

— Чем же таким, интересно, они занимаются?

Я совсем смутилась: вот так прямо сказать, чем заняты Костров и Громозека, было как-то неловко, а подходящих версий, как назло, не имелось, поэтому я слабо дернула плечом и промолчала, стараясь, чтобы молчание выглядело многозначительным. Сашка все истолковал по-своему:

— Да ты не красней, Александра! Пошли в дом. А друзьям Катькиным мы не помешаем, сядем на кухне тихонечко, чайку попьем… Пошли, пошли, а то так простуду подхватишь. Сейчас какой-то страшный вирус свирепствует.

Делать нечего, пришлось подчиниться чужой воле. Томясь от смутных предчувствий, я впустила следователя. Сашка, едва очутился за калиткой, внимательно меня оглядел, словно бы проверяя, не одолел ли меня страшный вирус, и изумленно присвистнул:

— Ого! Да ты никак на охоту собралась? Воробья завалить желаешь? А что? Воробей — птица благородная. Хилая, правда, но Катерине твоей в самый раз, она же вечно на диете торчит. Жаркое из воробья под соусом пикан! Звучит как песня!

Сперва я даже не поняла, с чего это Александрова так разбирает, но, увидев, что он бросает быстрые косые взгляды на слегка оттопыренный карман моего халатика, поняла — Сашка заметил «Беретту».

Досадуя на собственную рассеянность (можно было бы и спрятать пистолетик!), я пустилась в путаные объяснения:

— Я на воробьев не охочусь. И вообще природу берегу и без крайней надобности стараюсь урон ей не наносить. А пистолет взяла потому, что думала, будто к нам бандиты лезут. Потом оказалось, что это и не бандиты вовсе, а скорее даже наоборот. Стрелять в мили… я хотела сказать, в лучших друзей… как-то некрасиво, согласись? Вот я и сунула пистолет в карман, не успела просто обратно в сейф спрятать, понимаешь?

Мне казалось, я была убедительна, но по лицу Александрова определить, проникся он объяснениями или нет, не могла.