Ну а нашим читателям известно все остальное: бригадир вместе со своим отрядом, вместо того чтобы иметь дело с Паоло и его бандой, встретился в церкви всего-навсего с кумом Маттео и метром Адамом. Однако, поскольку украденные деньги находились там же, а оба достойных персонажа пребывали посреди кучи заряженного оружия, получилось, что именно они и были соучастниками, если не руководителями страшной банды разбойников, разорявшей эти места. Кое-кто даже додумался до того, что заявил, будто имя Марко Бранди всего лишь бандитская кличка метра Адама и, кроме уважаемого художника, на свете не существовало другого Марко Бранди.

Естественно, метр Адам и кум Маттео были препровождены в деревенскую тюрьму, а судье были представлены улики.

По мере того как фра Бракалоне вел свой рассказ, завеса тайны, до сих пор покрывавшая столь внезапное и неожиданное обращение Паоло и его товарищей, стала спадать с глаз слушателя. Ему, человеку, лучше чем кому бы то ни было знавшему о существовании настоящего Марко Бранди и невиновности метра Адама, было пока неясно только одно: почему тот притворился мертвым, что имело для несчастного лжепокойника столь ужасные последствия; однако теперь, поскольку фра Бракалоне не в состоянии был сообщить ничего иного, кроме известных ему самому маловразумительных сведений, он распрощался с храбрым ризничим, и тот вместе с Валаамом направился по дороге в сторону Никотеры; Марко Бранди же вернулся в ту комнату, где находилась Джельсомина.

Она уже пришла в себя после обморока, но у нее начался сильнейший приступ лихорадки. Марко Бранди подошел с тревогой к ее постели. Речь у Джельсомины была отрывистой и бессвязной, дыхание — прерывистым, в глазах — нездоровый блеск; она, тем не менее, узнала молодого человека, но отнеслась к нему с определенной долей страха, решив, что это последнее несчастье, обрушившееся на семью, как и все прочие беды, исходит от Марко Бранди; воздействие этого молодого человека на семью девушки воистину было роковым, и это начало ее путать. В первый раз, когда он появился в деревне, там было подорвано доверие к художнику; во второй раз было разбито сердце отца, а в третий раз была запятнана репутация честного человека.

Эти же мысли уже роились в голове у самого Марко Бранди, так что ему не составило труда разобраться в истинных причинах охлаждения к нему невесты. К тому же у нее все более и более усиливался жар; с сухих губ ее слетали бессвязные слова, что свидетельствовало о начале бреда. Марко Бранди протянул было к ней руку, но она ее отстранила. Тогда он сел позади изголовья, чтобы больная его не видела, та же, все более погружаясь в бред, звала отца как скорбящая дочь со словами, преисполненными душевной боли. Что касается Марко, то она словно совсем забыла о нем, а если случайно произносила его имя, то лишь с оттенком упрека, рвавшего ему сердце. Марко Бранди понимал, что такое состояние не может длиться долго. Слабую и нервную Джельсомину этот бред за три дня доведет до могилы; прекратить его можно лишь доставив к ней отца, и Марко Бранди более уже не колебался.

Но вот лихорадка начала стихать; все реже с уст девушки срывались слова; слабость и угнетенное состояние сменили возбуждение и бред, и на больную сошел беспокойный сон. Марко Бранди воспользовался этим, подошел к туалетному столику Джельсомины, написал на клочке бумаги несколько строк, положил в маленький сундучок деньги и чеки, полученные от отца, а поверх сундучка — записку.