Утром, как только Джельсомина открыла глаза, первым, кого она увидела у изголовья, был ее отец; она вскрикнула, подумав, что ее до сих пор одолевают лихорадочные видения. Но отец схватил ее в объятия, а его слезы и поцелуи вконец убедили ее, что все это происходит на самом деле. И тогда она спросила, как он тут оказался, ведь она полагала, что он находится в заключении и на нем тяжким грузом висит обвинение в преступлении, караемом смертной казнью. А тот сам ничего не понимал. В два часа ночи в тюрьму явился судья и объявил ему, что он свободен. Метру Адаму не потребовалось повторять это дважды; он побежал, чтобы объявить эту радостную новость своей Бабилане; затем, осознавая, какое беспокойство, должно быть, испытывает Джельсомина, считая, что отец ее либо мертв, либо находится в заключении, он тотчас же отправился в Тропеа, куда прибыл буквально за мгновение до того, как дочь раскрыла глаза.

И все-таки в этом было что-то непонятное, вынудившее Джельсомину сводить воедино разрозненные впечатления прошедшего дня. Она смутно помнила, что видела Марко Бранди; затем воспоминания стали более четкими, и она стала упрекать себя за холодность, с какой он был встречен ею. Но начиная с той минуты она уже ничего не помнила, за исключением жгучего поцелуя, вторгшегося в ее сон и оставшегося у нее на устах. Она со страхом осмотрелась: Марко Бранди больше тут не было. И теперь, когда отец вернулся и оказался вне опасности, все нежные порывы девичьего сердца вновь обратились к возлюбленному; она окликнула Марко Бранди, но тот не отозвался, а вместо него вошла тетка.

Та, по крайней мере, смогла им кое-что сообщить: Марко Бранди ушел накануне в десять вечера, не предупредив добрую женщину, куда он направляется, и лишь сказав ей, что оставил Джельсомине письмо. И действительно, стоило метру Адаму повернуть голову, как он увидел это письмо, лежащее поверх сундучка; Джельсомина схватила его и прочла то, что в нем было написано:

Метр Адам открыл сундучок, надеясь, что узнает еще что-нибудь, но нашел там всего лишь двадцать тысяч франков, которые Марко Бранди получил от отца.

— Пойдем в Никотеру! — воскликнула Джельсомина, поднимаясь с постели. — Мне надо с ним увидеться, прежде чем он умрет!

XII

СВАДЕБНОЕ ПЛАТЬЕ

Желание Джельсомины, как бы оно ни было свято, осуществиться не могло; по прибытии в Никотеру девушка и ее отец узнали, что заключенный содержится в одиночной камере.

Задержание Марко Бранди входило в число наиболее важных успехов правительства, и оно относилось к этому с исключительным интересом, поскольку сей дерзкий грабитель с большой дороги неоднократно делил с ним налоговые поступления с Сицилии. К тому же неаполитанское правительство, подобно всем правительствам, а может быть, и в большей степени, чем любое другое правительство, терпеть не могло, чтобы средства, собранные у налогоплательщиков, отклонялись от пути следования по назначению. В результате этого Марко Бранди не только не мог рассчитывать на какое-либо снисхождение, но и был судим с гораздо большей строгостью, чем любой другой бандит, из предосторожности с уважением относившийся к государственным деньгам и нападавший лишь на путешественников.

Процесс поэтому был недолог. Да и, по правде говоря, сам Марко Бранди вовсе не следовал примеру своего родителя и не делал ничего, что могло бы затянуть судебное разбирательство: он сразу же и безоговорочно признался во всех своих злонамеренных деяниях; соответствующий приговор не замедлил воспоследовать — Марко Бранди был осужден на смерть.